душа к нему совсем не лежала. Он казался ему пустым, как и он сам. Странная вещь! Ещё только месяц назад он писал:
Я жить хочу! Хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман:
Что без страданья жизнь поэта?
И что без бури океан?..
Но вот пришла буря, и прошла буря, и океан замёрз, но замёрз с поднятыми волнами, храня театральный вид движения и беспокойства, но на самом деле он был мертвее, чем когда-нибудь…
– Ты отчего такой печальный, Мишенька? – спросила его бабушка за чаем.
– Печалит меня, что сна лишился. Бог знает – надолго ли, – зевнул Михаил.
– Это всё от горести, мон шер, это пройдёт.
– Не скажу, чтобы от горести, были у меня горести и поболее, а спал я крепко и хорошо. Нет, я не знаю: тайное сознание, что кончу я ничтожным человеком, меня мучит.
– Всё будет хорошо, мой милый, – успокоила бабушка и, как в детстве, погладила его по голове.
Первое время в Петербурге он довольно часто выезжал к родным, с которыми должен был познакомиться, но в конце концов нашёл, что лучший его родственник – он сам. Насмотрелся он на образчиков здешнего общества: любезнейших дам, успешнейших молодых людей – все вместе они производили на него впечатление французского сада, очень тесного и простого, но в котором с первого раза легко заблудиться, потому как садовые ножницы уничтожили всякое различие между деревьями.
В Неве поднималась вода и даже трижды палили из пушки – по мере того, как вода убывала и прибывала. Ночь стояла лунная, Михаил сидел у своего окна, которое выходило на канал, и писал. Строчки сами собой сложились в стихи, и он сочинил «Белеет парус одинокий». Написал и отчего-то вспомнил Москву, свою родину. Там он родился, там много страдал, там же и был слишком счастлив – лучше бы этих трёх вещей не было, но что делать… Или Москва ему приснилась? Странная вещь эти сны – оборотная сторона жизни, часто более приятная, нежели реальность. Хотя он не разделял мнения тех, кто говорил, будто жизнь – всего лишь сон. Жизнь он чувствовал вполне осязательно и реально, чувствовал её манящую пустоту. Он не смог отречься от неё настолько, чтобы начать презирать её, ибо жизнь – это он сам: сейчас он есть, а через мгновение может превратиться в ничто, в одно имя, то есть опять же таки в ничто. Один Бог знает, будет ли существовать это его «я» после жизни. А коль этого «я» не будет, значит, Вселенная есть лишь комок грязи – так рассуждал он, прогуливаясь по набережным каналов Санкт-Петербурга. Чего только в голову не взбредёт, когда долго смотришь на свинцовую воду в ночном канале…
Что за кульбиты преподносит жизнь? До сих пор он предназначал себя для литературного творчества, принёс столько жертв своему неблагодарному кумиру, и вдруг судьба его сделала воином! Быть может, это воля провидения? Быть
