холодильнику, который стоял в общем коридоре, и наклонялась за молоком, а я ложился на пол и, слегка приоткрыв дверь нашей комнаты и наблюдая в узкую щель, как обнажаются ее белые ляжечки, мастурбировал. Но однажды отец застал меня за этим занятием, он случайно вернулся из города и увидел это в окно, которое почти всегда было раскрыто ради его любимого куста сирени. В тот раз отец бесшумно забрался через окно, неожиданно вырастая надо мной, жалким и отвратительным, – я подумал, что сейчас он просто забьет меня насмерть своими громадными желтыми ботинками. Он возвышался надо мной, как бог. Но «бог» не сказал ничего. На следующий день он повез меня в свою мастерскую. Клара курила, развалясь на софе и заложив ногу за ногу. Она была в коротком красном и каком-то скользком платье, проглядывали трусики. Я почему-то подумал, что сейчас они, отец и Клара, лишат меня чего-то глубокого, чего-то священного, о чем я даже и не узнаю.
– Клара, – как-то набычившись сказал отец, – ты помнишь, о чем я просил тебя по телефону? – он внушительно помолчал, не глядя на меня, и строго добавил: – Только без дикостей.
– А ты подаришь мне ту картину? – невинно и жадно спросила она.
– Ты же знаешь, что я продал ее Пендерецкому.
– Но… но… ты продал не ту, – фальшиво и в то же время как-то обворожительно закривлялась она. – Ты же знаешь, что я хочу ту, где …
– Ну ладно, – грубо оборвал ее он, – Я подарю тебе «Бессмертников».
Кивнул и вышел за дверь. «Бессмертники» была его лучшая картина, так он говорил. На ней было изображено вдохновенное и откровенное совокупление, все с той же Кларой. Распластанная, раздавленная женщина и свирепый, как бык, мужчина. Но я хотел броситься вслед за ним и вонзить ему в спину узкий шпатель совсем не по этой причине. Я вдруг догадался, что он задумал и что должно было сейчас произойти. Произойти со мной, о чем я только и мечтал, что мне только и снилось, и что надвигалось сейчас, как темная застилающая горизонт бесшумная гроза, и казалось таким ужасным. Меня словно бы заставляли совершить преступление. Клара задернула шторы и включила ночник. Долго магнетически смотрела, как-то странно раскачиваясь, словно примеривалась куда ужалить. Меня зазнобило, я мелко задрожал. Она осторожно, как-то очень аккуратно сняла с меня рубашку, словно я был маленьким ребенком, потом джинсы, майку и трусы. Я стоял, как истукан. «Сними носки». Вдруг я понял, что мне надо бежать пока не поздно и дернулся за джинсами. «Я все знаю про тетю Надю», – усмехаясь, сказала она. Значит отец рассказал ей все?! Я был окончательно парализован. Я не выдержал и заплакал. «Люблю маленькие пенисы, – сказала она, внезапно присаживаясь передо мной на корточки. – Не бойся, сейчас ты станешь, как твой папа». Мне было всего четырнадцать лет.
3
Король был мертв. Его разорванная пулями батистовая рубашка быстро темнела от крови. Четыре пули, одна из которых попала в шею, одна в живот, а две другие в грудь. Король еще
