в машину, потом вывезем за город и закопаем. Будем считать это справедливым наказанием за преступление. И всем молчать! Если кто-нибудь, когда-нибудь вякнет – я сам пристрелю!
– Да ты че, Федорыч! Мы по гроб жизни! Да мы…
– Заткнитесь! Давай быстро машину гони. А вы заверните его вот в эти мешки.
– Он вроде немного дышит. Может, все-таки «Скорую»?
– Заткнись, дурак! Это все равно что подписать вам всем приговор! Дышит – скоро перестанет дышать. С такими повреждениями не живут. Классно вы постарались… костоломы гребаные. Он как кисель, вы ему даже ноги переломали.
– Это все Федорчук! Парень ему по яйцам засветил, вот он и оторвался.
– Че я, че я, а вы? Кто его дубинкой мочил, не ты? Кто его в голову пинал?!
– Заткнитесь, придурки! Аккуратно взяли и понесли!
– Федорыч… а как мы его спишем? Куда он делся-то? Он же проходит по дежурной части…
– Мы с ним побеседовали, убедились, что он непричастен, и отпустили. Так всем и скажи. Убийца кто-то другой, и парень это доказал.
– Это же висяк… опять нас драть будут.
– Дебил! Ты хочешь, чтобы тебя драли на зоне, в твою толстую ж..?! Заткнись и делай, что умный человек тебе говорит! Понесли!
Я все слышал как сквозь сон. Это был кошмар. Настоящий кошмар, из которого хочешь выскочить, но не можешь. Боли уже не было. Тело реагировало на толчки тупо, как деревянное. Сквозь мешки, которыми меня обмотали, я не мог видеть, куда меня несут. Впрочем – я так и так не смог бы видеть. Заплывшие от ударов глаза и без этого не смогли бы ничего рассмотреть.
Меня шмякнули на что-то твердое, закачавшееся подо мной, как я понял, сунули в багажник машины. Заработал движок, машина закачалась от влезших в нее мужчин и поехала. По дороге милиционеры заехали, как я понял, на дачу к одному из них, взяли лопаты, бросили на меня, и машина возобновила движение.
Остановились минут через тридцать. Хлопнули дверцы, открылся багажник, и меня потянули наверх. Я непроизвольно застонал от боли, видимо, начала возвращаться чувствительность к поврежденным тканям – ускоренная регенерация стремительно залечивала тело.
– Глянь, все живой! Мы что его, живым похороним?
– Копай, копай давай! Рассуждаешь еще! Раньше надо было думать! Кстати, положи его паспорт к нему в карман. Если что – он ушел с отдела сам, а если случайно, каким-то чудом, найдут его могилу – спишем на то, что его грохнули разъяренные народные мстители из числа соседей девочки. Обязательно всем расскажите, что он не виноват, что он сам ушел, что его алиби безупречно. А так – пропал и пропал, кому какое дело до психбольного?
Минут двадцать продолжалось пыхтение и удары лопат о землю, о камни. Милиционеры ругались на то, что земля пронизана корнями, что копать трудно, наконец один из них плюнул и выматерился:
– Твою мать! Хватит! И так не выберется.
– Могут звери раскопать или собаки…
– Да наплевать!
