что я люблю вас… – с усилием проговорил он.
– А, вот почему…
– Да… я дал слово… я должен!
– Вы дали слово? Вы должны? – подняла она на него вопросительно-недоумевающий взгляд.
Он был страшно бледен.
– То был прекрасный сон… – продолжал он. – Настало пробуждение. Сон был непродолжителен, но он наполнил всю мою жизнь…
– Я вас не понимаю! – прошептала она. – Кому вы дали слово? Почему вы должны?..
– Этого требует ваша честь и мое собственное достоинство.
– Но что же случилось?
– Я дал слово не говорить…
– Даже мне?
– Вам в особенности.
– Но если я вас буду просить, умолять…
Он, видимо, колебался, но взгляд молодой девушки выражал такую непритворную скорбь, что он не мог отказать ей.
– Графиня Надежда Сергеевна говорила со мной…
– А! И что же она вам сказала?
– Она дала мне понять, что вы дочь князя Облонского и что ваш батюшка никогда не одобрит… мои чувства к вам, как бы ни были честны мои намерения… – глухим голосом сказал он.
– По этой-то причине вы и уезжаете?
– Что бы вы сделали на моем месте?
– Я поступила бы точно так же, как вы! – отвечала она после минутного раздумья, с глазами, полными слез.
– Вот видите! – с необычайным волнением и дрожью в голосе продолжал он. – По окончании бала мы расстанемся. Завтра в это время я уже буду далеко и увезу с собой воспоминание, которое ничто не изгладит. Простите меня, если я позволил себе забыть перед вами свое ничтожество… и забудьте меня…
– А вы меня забудете?
– Никогда! Я вам уже это сказал.
– Зачем же вы хотите, чтобы я вас забыла?
– Потому, что все нас разделяет, а главное, потому, что я не хочу, чтобы вы страдали так же, как я…
Она молчала. Грудь ее высоко поднималась от прерывистого дыхания.
– Еще одна маленькая просьба! – сказал он ей.
– Какая?
– Не танцуйте больше сегодня вечером с графом Ратицыным.
Юлия посмотрела на него с удивлением.
– Почему?
– Он мне друг! – с тоской в голосе продолжал он. – По крайней мере насколько может быть им граф для такого ничтожного смертного, как я. Но… мне не нравился его взгляд, устремленный на вас… в характере вашего шурина есть черты, которые никто не знает…
– Я вас не понимаю! – пробормотала она, припомнив то чувство неловкости, которое испытала она, танцуя с графом, и выражение лица Боброва во время этого танца.
– Вы и не можете меня понять, – отвечал он, – один только горький жизненный опыт дает печальное пре имущество многое угадывать… Я бы хотел ошибаться… но едва ли…
– Мне не нужно понимать… – сказала она. – Вы желаете… и этого довольно…
– Благодарю вас, – прошептал он, пожимая ей руку и ощущая ответное пожатие.
Кадриль
