боли и меньше всего хотелось что-то читать. Она взялась за рукопись с намерением пробежать наискосок страниц двадцать и отправить обратно с вежливым отказом, однако читала до утра, а сразу после выписки поковыляла в «Саймон и Шустер» и сказала издателю, что хочет купить этот роман.
Еще в декрете Джудит пригласила меня на встречу в манхэттенском ресторане в Верхнем Уэст-Сайде. Помню, был знойный августовский день. Абсолютный новичок в Нью-Йорке, я даже не умел остановить такси и шел пешком кварталов сорок от Центрального вокзала. Добрался весь на нервах и мокрый от пота, как свинья. Джудит протянула мне руку, я подал свою – и чуть не умер от унижения: утром я порезал палец и заклеил рану единственным пластырем, который нашелся в доме – детским, моего сына, с черепашками-ниндзя. Но редактор простила мне все оплошности – мы сразу подружились и до сих пор остаемся добрыми приятелями.
Незадолго до выхода «Доведенной до отчаянья» я дал своим родителям гранки посмотреть. Мама открывала почти исключительно «Макколс»[1] и «Дамский домашний журнал», а папа часто хвастался, что после школы книг в руки не брал и даже программные не дочитывал. Три недели спустя он позвонил и сказал, что прочитал историю Долорес от корки до корки, и ему понравилось. «Только я удивился, что в конце ты ее не убил», – добавил он. «Это еще зачем?» – удивился я. «А вдруг она до сих пор где-нибудь тут болтается?»
Мама Джудит Реган, Рита, тоже решила, что Долорес живой человек, а не строчка на бумаге. «Она хочет познакомиться с Долорес», – сообщила мне Джудит. Я ответил, что с удовольствием познакомлюсь с миссис Реган. «Нет-нет, – возразила Джудит. – Вас мама видеть не хочет, только Долорес».
«Доведенная до отчаянья» увидела свет в июле 1992 года, и меня отправили в книжное турне по шести городам. Есть от чего закружиться голове школьного учителя, пусть даже аудитория, собиравшаяся в книжных магазинах, состояла порой из четырех-пяти работников, твердо решивших спасти ситуацию. Всякий раз я слышал одни и те же слова и вопросы от прочитавших историю Долорес: «Я все время переворачивала книгу и глядела на заднюю обложку – проверяла, точно ли автор мужчина… Как вам удавалось так верно писать от лица женщины?»
Сказать правду, повествовать от имени противоположного пола не показалось мне чем-то архисложным: я вырос в районе, где тон задавали мои старшие сестры и кузины, и с детства не видел в женщинах ничего таинственного. Плюс я девять лет получал отзывы от своих коллег с литературного, и наши дамы всегда без обиняков говорили, где я взял неверную ноту, что у меня случалось довольно часто. Но я многократно перечитывал и безжалостно правил рукопись. Хоть и писал от лица Долорес, ощущения у меня всегда были родительские. Часто, взяв ручку «Бик» и пригласив свою героиню поведать мне еще что-нибудь о жизни, я переживал за ее слова и поступки, совсем как отец не вполне контролируемой дочери. И тем не менее от постоянно повторявшихся вопросов
Журнал кройки и шитья. –
