тут был чернокож, бледнолиц ли,только уж точно себе на уме,
жертвы для месяца панкецалицтли
видно, готовили на Колыме.
Глянем с фасада, посмотрим с изнанки.
С чем этот домик сравнить, например?
Пусть он поменьше, чем Этеменанки,
но понадежней, чем строил шумер.
Важно, что мощно, неважно, что грубо,
смету расходов притом соблюдя,
только не выдал мореного дуба
келарь для давшего дуба вождя.
Не укрощать трудового задора,
в жилах народа отнюдь не кефир!
Вышел приказ: не жалеть лабрадора,
не экономить карельский порфир.
Резал ваятель, вконец перетрусив,
то, что ему заказала Москва,
мучился творческим ужасом Щусев.
глядя во тьму Алевизова рва.
Хоть барракуда плыви, хоть мурена —
пусть поглядят на военный парад.
Дважды Хеопса и трижды Хефрена
увековечил в Москве зиккурат.
Трубы звучали, гремели рояли
песни звенели о славной стране,
поочередно с трибуны сияли
трубка, фуражка, усы и пенсне.
Площадь смолкала от края до края,
дыбились глыбами гости трибун,
взглядами пристальными пожирая
на мавзолее стоявший табун.
Только не надо сердить экселенца.
Не затупился у века топор.
Вот и погнал фараон подселенца,
спать под соседний кирпичный забор.
Только мелькают кругом камилавки,
к битве не очень-то тянется рать,
Если консервов полно на прилавке,
вроде бы очередь можно убрать.
Носится в воздухе галочья стая,
ждет у порога безликий гонец.
Вервие – это веревка простая,
вейся не вейся, а будет конец.
Тянется дым от сгоревшего века,
кончилась осень, настала зима.
Улица, ночь и пейотль для ацтека —
и от реки восходящая тьма.
Мистика мусорная. Фриганский ноктюрн. Арчимбольдеск
…я увидел, как в зеркале, мир и себя и другое, другое, другое.
Скоро будет двенадцать, над свалкою мрак.
Зажигаем фонарики смело.
Между двух партбилетов лежит доширак
и авоська с огромным помело.
Там лежат кокколобы, но ты не рискуй —
лучше трогать такое не надо.
Хорошо бы немного найти маракуй:
и еще поищи авокадо.
…Там рабочие судьбы решает партком,
там великий почин в коллективе.
Канталупа с немного побитым бочком
и любимые многими киви.
Там борьба за рекордно высокий надой,
за сестерции и за оболы,
там уютно соседствует с красной звездой
пятизвездный разрез карамболы.
Там лежат ум и совесть, а также и честь,
и слеза замполита скупая,
три куска комсомола, сказавшего «есть»,
и
