горюй, мужик, жить будешь!
– Ч-что со мной?
– Пустяки, три ребра сломаны, синяки-ссадины да сотрясение мозга. Вот позвоночник ушиблен… но, даст Бог, и это преодолеем.
Врач отошел к стонавшему соседу, а к койке Алексея подошла другая сестра, постарше, и стала устанавливать капельницу.
– Какое сегодня число? – Он уже произносил слова довольно сносно.
– Тише ты, не мешай.
– Ну какое число? – ныл он.
– Отстань ты, ну двадцать первое.
«Двадцать первое марта, – подумал он, – это значит, что я здесь три дня».
Потом уже хорошенькая сестричка Наденька рассказала ему, что нашли его при выходе из подвала на лестнице, всего избитого. Он был без сознания.
– Как же вы попали в ту парадную?
– Не помню. – Он отвернулся к стене.
Надя приглядывалась к нему внимательно. На бомжа этот мужчина не был похож. И тетя Дуся из гардероба, куда сдавали одежду больных, сказала, что одет Бодров, конечно, так себе, но чисто.
– Хочешь, я к тебе домой позвоню? Волнуется жена-то небось, тебя три дня как нету.
– Я телефон забыл, – резко ответил Алексей.
– Да, при сотрясении мозга это бывает. Но ты не волнуйся, я номер выясню.
– Не надо! – вскричал он и добавил, успокаиваясь: – Не надо звонить, очень тебя прошу. Не волнуется жена за меня совсем. Мы с ней разошлись.
– Ну что ж, всякое бывает. Ты, значит, так от нее и ушел с одним паспортом в кармане?
– Выходит, так.
Он провалялся в больнице целый месяц. Ребра зажили быстро, сотрясение мозга прошло, как полагается, за двадцать дней, но врачей беспокоил ушиб позвоночника. Алексея просвечивали, возили на консультацию к профессору, но все же разрешили вставать. К нему никто не приходил, так что он здорово отощал на больничном питании. Побаливала спина, кружилась голова, а в остальном здоровье восстанавливалось. Он часто лежал молча, отвернувшись к стене, и раздумывал о своем дальнейшем житье. Жить было негде и денег – кот наплакал. Что ж, у него остался последний выход – тетя Клава. Произнеся это имя вслух, он усмехнулся. У тети Клавы был дом в деревне Лисино Лужского района. Тетя Клава в деревне не жила, и он спокойно мог воспользоваться домом пока, на время. Ему надо продержаться несколько месяцев. Самое большее до осени, а там… будем надеяться, что все изменится.
Он сам настоял на выписке, хотя чувствовал себя неважно – с их больничными сквозняками устроили ему, кажется, воспаление легких. Когда ему выдали одежду и по описи документы, часы и бумажник, он с изумлением обнаружил, что бумажник пуст. А ведь там были деньги, много ли, мало, но это его последние. Он внимательно посмотрел на кладовщицу тетю Дуню. Она быстро сновала по кладовой и торопила его, отводя глаза.
– Тетя Дуня, а где же деньги? – громко удивился он.
– Какие деньги? – Голос ее по тембру визга напоминал только что опоросившуюся свинью.
– Три с половиной тысячи было
