дверь и только после этого заговорила снова:
– Ну и чего ты такой пришибленный?
– Значит, не будешь стрелять?
Я перевела взгляд на пистоль в руке, мысленно выругалась и поспешила отнести его обратно в тумбочку в спальне. И только после этого вернулась к Келу, который все так же стоял посреди моей небольшой гостиной.
– А ты смогла бы выстрелить? – зачем-то снова спросил он.
И в его глазах отразились такие непонятные эмоции, что оставаться на месте оказалось выше моих сил. Подошла ближе, обняла его за шею, нежно погладила по волосам и только после этого ответила:
– Вообще, конечно, смогла бы. Но только не в тебя.
А он вдруг улыбнулся и, казалось, даже стал дышать ровнее. Словно на самом деле боялся, что я могу его убить.
– Опасная ты девушка, Эли, – сказал он, обнимая меня и осторожно прижимая к себе. – С тобой каждая встреча словно прогулка над бездной.
Я подняла на него взгляд и, улыбнувшись, ответила:
– А тебе, судя по всему, не хватает в жизни острых ощущений.
– На самом деле в моей жизни не хватает именно покоя, – тихо признался Кел, зарывшись носом в мои распущенные волосы. – Но с тобой рядом почему-то мне становится спокойнее.
Это было сказано так, что мое сердце сжалось… до боли. Сама не думая, что творю, я обхватила лицо Кела ладонями и потянулась к его губам. Поцелуй вышел… странным. В нем не было вчерашней страсти, но зато я будто смогла почувствовать, насколько тяжело сейчас на душе у стоящего передо мной мужчины.
– Что с тобой происходит? – спросила я, чуть отстранившись. – Ты сам не свой. Какие-то неприятности?
– Нет, Эли. – Он даже попытался изобразить улыбку, но вместо нее вышла только какая-то кривоватая гримаса. – Просто бывают такие дни, когда на душе поистине паршиво. Настолько, что хочется завыть.
И я почему-то тоже ощущала одолевающие его эмоции, душевную боль, странную обиду и разочарование. И в этот момент он вдруг показался мне таким родным и близким, будто мы знали друг друга много-много лет.
– Давай-ка я напою тебя чаем, хочешь? – спросила я, потянув его за собой в сторону маленькой кухни. – А еще у меня есть конфеты. Помню, в первые годы в академии только ими и спасалась.
– От чего? – с интересом спросил Кел.
И я ответила, даже и не думая скрывать. Да и какой смысл? Он ведь открывался мне сейчас, показывал свою слабость. Почему я не могла поделиться с ним хоть чем-то?
– От одиночества. От своих печалей. – Мы пришли на кухню, я усадила его за стол, а сама принялась подогревать воду для чая. – Просто… меня, Кел, до тринадцати лет растили, как юную леди. Пусть наш род давно утратил все привилегии аристократов, но мама все равно хотела, чтобы я была воспитана в лучших семейных традициях. Вышивала, играла на музыкальных инструментах, пела, выбирала наряды…
– А потом? – с неожиданным участием уточнил мой гость.
– А
