детский пушок под носом. Парень закашлялся, задыхаясь.
– Что?
– Мне нельзя! – прокашлял он.
– Что нельзя?
– Пить нельзя спиртного!
– Не пей! Тебя как звать?
– Прохор я. Бугаёв.
В натуре бык. Бугай.
– Ты куда шёл-то, Прохор?
– Туда. Сказали идти, я и шёл.
– А оружие твоё где?
– Мне нельзя.
– Чего нельзя?
– Оружие в руки брать. Бог запретил.
– А помирать не запретил?
Парень смотрел на меня глазами праведника, встретившего блудницу.
– Нет, Прохор, ты не бык. Ты – тюлень! Или олень! Придурок! Долбоёж! Кто тебя научил так Бога-то понимать? Секта самоубийцы пятого дня Иеговы?
Конечно, я не удостоился ответа.
– Ну, дошёл бы ты до немцев, что бы дальше делал? Убивать их стал бы?
Он отшатнулся, как от прокажённого. Мля, хоть плачь! Что за день-то такой! Долбоёж на долбоёже!
– Смотри, – я достал, показал ему свой крест. – Мне Бог сказал, что я должен бороться с демонами и бесами в тех окопах. И жизнь мою он уже не раз здесь удерживал, от неминуемой смерти спасал…
Парень усмехнулся.
– Да кто же тебе так набекрень мозги поставил? Толстовцы? Буддисты? Какие ушлёпки это замутили? Непротивление злу? Клуб предателей-самоубийц, гля!
Я схватил его за голову, заглянул прямо в глаза, легко соскочил в «ярость», попытался повлиять на его волю. Парень не сопротивлялся, я весь растворился в его глазах, он принял меня, его сознание, молодое, податливое, не отторгало моего агрессивного сознания.
– Ты веришь мне? – спросил я его нужным голосом.
– Да, – спокойно ответил он.
– Они враги. Ты веришь мне? Их надо убивать!
Он оттолкнул меня. Контакт оборвался. Не вышло. Слишком крепко в нём сидела эта установка. Не сломать. В принципе, сломать можно, но я сломаю и этого парня. Я овладел лишь азами этого умения, не справиться.
– Что же делать-то с тобой, телёнок? Ты откуда родом?
Он назвал. Поняв, что мне это ничего не сказало, добавил, что это в Сибири.
– А, мамин сибиряк. И годов тебе сколько?
– Восемнадцать.
– А если честно?
– Шестнадцать.
– А совсем честно, как перед исповедником?
– Пятнадцать будет в мае.
– Охренеть! Чем же тебя, телёнка, кормили, что ты так вымахал? Почему в армии оказался? Призыву не подлежишь, добровольцами с такими моральными установками не идут.
– Брата старшого призвали. А у него семеро по лавкам. Отец занемог, слёг, мать старая уже. Отец мне и сказал: «Иди, мри!» Я оружие брать отказывался. Меня расстреляли, я не умер. Сюда прислали.
Гля, хоть плачь! Как побеждать-то
