явно была удивлена.
– Он вам сказал? А мама никогда не называет меня иначе как Женевьева, потому что говорит, что прозвища прилипают к людям на всю жизнь, пока окружающие не забудут их настоящие имена. А мне Джиджи нравится больше, поэтому мне все равно, пусть забудут. Но когда мама будет здесь, вам придется называть меня Женевьева.
Я кивнула.
– Конечно. А ты можешь называть меня Элеонор.
Она нахмурилась, и в глазах появилось еще более серьезное выражение.
– Вам не идет имя Элеонор.
– А как, по-твоему, должна выглядеть Элеонор?
Она пожала худенькими плечиками.
– Даже не знаю. Думаю, она должна быть повыше… Может быть, с вьющимися волосами. И она умеет хорошо играть в теннис. – Девочка нахмурилась, призывая на помощь свое воображение. – И по ночам ей никогда не снятся сны.
Джиджи отпустила мою руку и проскользнула в комнату. Я собиралась было спросить, что она имела в виду, но, войдя в комнату, остановилась, на время потеряв дар речи. Большая белая кровать с балдахином на четырех столбиках целиком занимала один из углов огромной комнаты. И кровать, и окна, и несколько мягких кресел, образующие уютный уголок для чтения, были покрыты воздушной розовой кружевной тканью, лежавшей причудливыми складками. Ярды розовых облаков свешивались со столбиков кровати, с карнизов в форме балетных туфелек. В центре комнаты на шнуре из того же материала была подвешена керамическая люстра в виде сказочного замка. Картина во всю стену напротив кровати, по-видимому, представляла сцену из «Щелкунчика». Рассмотрев ее поближе, я увидела, что девочка на сцене, изображенная там, точь-в-точь похожа на Джиджи.
– Мне очень нравится розовый цвет, – заявила она, нисколько не смущаясь.
Я заметила, что стены тоже были покрашены в бледный оттенок ее любимого цвета, и даже ковер был нежно-розовым. Я почему-то не выдержала и повернулась к маленькой девочке спиной – меня охватило странное чувство. Что это? Раздражение, зависть? Я не могла понять природу этих эмоций, но призналась себе, что это была комната, о которой я всегда мечтала в детстве и которую обещал мне отец, если ему удастся накопить денег, чтобы отправить меня в школу, и при этом еще немного останется. Это была комната, которую любящий отец сотворил для своей дочери. Такая могла быть и у меня, если бы судьба сложилась по-другому.
Я делала вид, что разглядываю изображение на стене, по-прежнему стоя спиной к Джиджи и пытаясь обуздать свои чувства. Мне отчаянно не хватало отца, и воспоминания о нем, вызванные пребыванием в этой комнате, отзывались острой болью, словно кто-то проводил лезвием ножа по моей коже.
– Тебе здесь нравится?
Я с усилием кивнула.
– Да… я тоже люблю розовый цвет, – с небольшой заминкой произнесла я. Мой взгляд упал на магнитную доску, висевшую на стене по соседству с картиной. На ней было несколько фотографий Джиджи в балетной пачке и в компании отца, а на одной она была рядом с красивой стройной
