около одиннадцати утра, Белла Темиргоева почувствовала себя, как не «своей тарелке».
Осмотрев чужую казенную комнату из наборной, хотя и роскошной, мебели, она заметила рядом с собой глубоко спящего мужа. Должно быть, количество выпитого подействовало, и Тагиру было сложно пробудиться. Белла подумала, что она замужем за братом. Даже не родным, а двоюродным. И вообще троюродным. Это, когда ты общаешься с родственником, но душевной близости между вами нет. Да и общаетесь вы только тогда, когда случайно встретитесь в городе. Сколько таких братьев у девушки? Великое множество. Вот таким очередным родственником был для Беллы ее собственный муж, который, с одной стороны, признавал своей женой, но не видел ее своей женщиной.
Белла медленно встала, натянула на себя белый шелковый халат и вышла из спальни в гостиную. В просторной комнате было светло. Солнце ослепляло бежевую с золотистой вышивкой мебель. Подойдя к большому зеркалу с позолоченной рамой, молодая женщина посмотрела на свое отражение. Ей было противно в этом браке, в котором все шло к тупику.
На минуту Белла представила, как через год у них с Тагиром появится ребенок, и на этом их супружеские отношения закончатся. Каждый будет жить своей собственной жизнью. Может быть, со временем появится второй ребенок, но, в чем Белла была абсолютно уверена, так это в будущих изменах мужа.
«Правда, что его держит? Ни чувств, ни заинтересованности во мне…”, – женщина прислонилась к зеркалу, чтобы разглядеть лучше свое лицо. Ее длинные черные волосы коснулись лакированной поверхности коричневого комода. Заметив это, Белла сделала полшага назад и подумала о том, что хотела бы выпить чашечку кофе.
«Хм, ну что, жена столичного чиновника, вместо щелям ты сейчас будешь пить кофе с песочным печеньем из топленого молока… Как бы ты ни хотела выйти замуж за адыга и жить в своем черкесском доме, судьба тебя увела далеко-далеко. Это тебе наказание за скептическое отношение к адыгам из диаспоры, дорогая».
Сварив кофе, Белла подумала, что в их браке с Тагиром надо что-то предпринимать. Либо уходить, либо держаться за мужа. Но… Выбор сделать было слишком сложно. Уходить было глупо, спустя всего месяц замужества, а держаться – не за кого.
«Интересно, как поступали другие черкесские жены, которые жили много лет назад? Что они выбирали? Выбирали ли они вообще? – Белла поудобнее устроилась на подоконнике с чашкой кофе и блюдцем с печеньем. – Выбирать им не приходилось… Они принимали мужа таким, какой он есть и мирились с этим… А может… Может, мне также поступить? Принять все, как есть? Принять мужа, который спит ко мне спиной?»
Белле стало обидно до слез, и главное здание МГУ, на которое выходили окна их квартиры, поплыло в слезах.
«Нет…, я так не хочу… Ну, за что? За что мне такое?… Ну, почему меня нельзя полюбить?»
Белла подумала, что лучше будет, если она уйдет от мужа. Она уже представила, как соберет свои вещи, оставит записку Тагиру и вернется в Майкоп. Там у нее остались родители, друзья и, может
