становятся Жрецами. Сначала, конечно, обучаются в храмах, разучивают особые молитвы и, в конце концов, самые достойные получают в свое распоряжение божественную силу – огонь. Они могу призывать его, чтобы сражаться со скверной: c тьмой и холодом, с еретиками. Но то – жрецы. Огонек в руках мальчишки, пусть даже такой маленький, это все равно, что алмаз размером с кулак в кармане у нищего бродяжки. Что-то совершенно немыслимое, невозможное. И очень опасное.
«Если бы только был жив дед, – подумал Фарах, сглатывая пересохшим горлом. – Он бы смог мне рассказать, что делать дальше. И как с этим быть».
Дед. Тейрат. Мудрый и спокойный, рассудительный и предусмотрительный. Перед смертью сказал своему внуку, что он не его дед. Не родня. Но кем же тогда он был? Жрецом Темного Пламени? Еретиком? Но почему тогда возился с мальчонкой, опекал его, оберегал, учил… Фарах не находил ответов на эти вопросы. Он по-прежнему считал Тейрата дедом и не собирался верить последним словам умирающего. Нет. Наверно это предсмертный бред. Но откуда взялся истинный огонь на его пальцах? Да, конечно, это возможно. Но только после долгих тренировок, после молитв и ночных бдений, когда твоя воля сливается с Богом Огня, когда его сила входит в тебя и дарит частичку своей силы, тогда и только тогда. Фарах был твердо уверен в том, что в тот момент, когда на него замахнулся разбойник, он не думал о всеблагом Энканасе. Он вообще ни о чем не думал. Просто испугался, жутко испугался, да так, что ни о чем не мог помыслить, кроме одного – близкой смерти. Подмастерье не обращался к Богу Огня. Но тот видимо ответил, сжалился над несчастным, стоявшим на пороге смерти. Значит ли это, что Энканас его простил? Простил Фараха, и заодно деда, пусть и раскаявшегося, но все же еретика?
Подмастерье зябко передернул плечами. На улице стояла обычная дневная жара, но по его спине катались ледянее мурашки. С той поры, когда он переступил порог собственного дома и наткнулся на труп воина, многое изменилось. Слишком много. Каждый день менял судьбу Фараха так круто, как не меняли ее прожитые ранее годы. Подмастерье чувствовал себя так, словно попал в середину песчаного вихря. Его словно бы уносило ветром, раздирало на куски. Как долго это будет продолжаться? Когда же, наконец, все успокоиться! Почему беды одна за другой валяться на него как из дырявого мешка, грозя превратить его жизнь в ледяные пустыни ада.
– Фарах!
Подмастерье вскинулся и повернул голову на окрик. Оказалось что рядом с повозкой бредет бык с уцелевшим караванщиком – Тасамиром.
– Фарах, – позвал он. – Вода есть?
– Нет, – отозвал он. – Только вино.
Тасамир выругался и ударил быка по голове. Тот ускорил шаг и вскоре оказался во главе колоны, рядом с другими уцелевшими торговцами.
Подмастерье оглянулся назад. Хасир спал, откинувшись на борт и накрывшись с головой белым полотенцем. Танвар лежал на полу повозки и тяжело дышал. С присвистом и хрипами.
Он оставил поводья и бросился к северянину. Опустился на колени рядом с ним, приподнял курчавую
