бренчать, Шарманщик уставился на него слезящимися глазами. Удивительно, но он казался трезв, словно проглоченные галлоны вина были плодом иллюзорной магии. Он просто сказал:
– Начинай.
– Это конфиденциально.
– Говори. От этих людей у меня нет тайн. Ты ведь уже догадался, что я принимаю сторону Фронта?
Охотнику стало грустно. Показалось, будто его жестоко обманули, но старик знал, что чувство обмана тоже обман.
– Дело касается исключительно нас двоих, – сказал он и добавил. – Гвардейцев.
Арабайцы молчали. Слезы в глазах Шарманщика стали заметнее. Дергать струны он перестал.
– Эх, Охотник… Нет больше Гвардейцев! И Гвардии нет! Есть ты, я и слоняющийся неизвестно где Игрок. Погибла Гвардия! Скурвилась, сукина дочь, а мы давным-давно превратились в бесполезные развалины! Я пью и пою похабные песенки в кабаках и борделях. Игрок мается дурью и картами, а ты – скоро сойдешь с ума от серьезности и одиночества.
Певец взял протяжный аккорд. Чувство обмана сделалось сильней.
– Это не правда.
– Не лги себе, Охотник. Мы – ничтожества, что проиграли свою войну. Ты считаешь по-другому?! Не верю! Но эти люди, – Шарманщик обвел рукою троицу заговорщиков, – Эти парни пришли ко мне и предложили реванш. Убедили меня, что ошибки можно исправить. Дали мне возможность вновь заняться тем, что у меня неплохо получается. Заняться войной! Поможем повстанцам, Охт! Вместе, как раньше! Сразимся в последний раз! За то, во что мы верили! За что погибли наши братья…
– Наши братья сражались за Империю и Императора! – не удержался Охотник, чувствуя, как пальцы злости смыкаются на горле. – Ты и твои новые друзья предлагаете мне встать по другую сторону траншеи! Но чем они отличаются от нашего прежнего повелителя?! Чем эти трое лучше?! Не случится ли так, что, одержав победу и обретя желаемое, они не устроят второй Ловли?!
– Этого не будет! – вскочил Дижон Заклевский, но замолчал под тяжеленным взглядом желто-зеленых глаз.
– Помолчи, юноша! Я разговариваю с Гвардейцем. Пускай и бывшим. Пускай и таким, который забыл…
– Что ты несешь, Охотник! – ручейки слез перечертили лицо Шарманщика, но голос был ровен. – Я ничего не забыл!
– Правда?! Ты и впрямь ничего не забыл, но, тем не менее, предлагаешь одеть чужие доспехи и встать под вражеские боевые знамена?! Убивать и стараться чтоб тебя самого не убили?! Предлагаешь заново спасать, рисковать, жертвовать…
– Тебе нечем жертвовать, – жалко усмехнулся Шарманщик. – Разве тебе есть что терять? Разве ты не лишился всего?!
Одиночество и злость устраивали в душе Охотника дикие пляски.
– Ты прав. У меня ничего не осталось. Да у меня, шайтан побери, никогда ничего и не было! Лишь долг, засратая война да мои братья по Гвардии. Братья, которых я лишился по вине наших перетрусивших
