окружением, Сталинский тезис о том, что, чем дальше СССР продвигается к социализму, тем острее разворачивается классовая борьба, не могли не сказаться и на внешней политике. Так не бывает, чтобы в своей стране подозревать всех, а за ее пределами всем верить. Сталинская внешняя политика была логичным продолжением политики внутренней: Сталин не верил никому, со всех сторон ожидал подвоха, стремился всех перехитрить и всех обмануть.
15 апреля Молотов направил телеграмму поверенной в делах СССР в Турции О.И. Никитниковой. Столь высокий ранг адресанта телеграммы лишь подчеркивает ее особую важность. Глава Советского правительства поручал Никитниковой сделать от его имени лично президенту Турции Мустафе Исмету Инёню следующее заявление: «Мы думаем, что в связи со складывающейся новой ситуацией в районах Балкан и Черного моря было бы целесообразно устроить взаимную консультацию представителей Турции и Советского Союза и наметить возможные меры защиты от агрессии. Если турецкое правительство также находит целесообразной эту акцию, следовало бы установить место и срок встречи представителей. Мы со своей стороны предложили бы Тбилиси или Батуми»258.
Сталин и Молотов, узнав о том, что Англия и Франция намерены взять Турцию под свое крыло, переполошились не на шутку: Турция, хотя и делала вполне дружеские жесты, но особых теплых чувств к Советской России не питала из-за постоянного и настойчивого стремления большевиков прочно обосноваться на Средиземном море и в проливах Босфор и Дарданеллы. Советский Союз хотел обеспечить беспрепятственный выход военных кораблей из Черного моря в Средиземное, а потом и в Атлантику. Приняв английские гарантии, Турция могла окончательно и бесповоротно перейти под английское влияние. Тогда о проливах можно было надолго, если не всегда, забыть. Чтобы помешать заключению англо-турецкого соглашения, Сталин срочно командировал Потемкина в Анкару.
В этот же день Бонне вызвал к себе Сурица и ознакомил его с английским меморандумом о вчерашней беседе Галифакса с Майским. В изложении Бонне эта беседа началась с формального заявления, Майского о том, что Правительство СССР согласно участвовать в оказании помощи Румынии (Судя по записи беседы Майского с Галифаксом, состоявшейся 11 апреля, полпред ничего подобного не говорил. Либо в тексте, переданном Майским, было указание на согласие Москвы взять на себя такие обязательства, но это не попало в публикацию, либо Бонне выдал желаемое за действительное, либо желаемое за действительное выдал Галифакс259).
Приняв это сообщение с большим удовлетворением, – к которому, присоединится и Франция, – добавил Бонне, Галифакс изложил предложение об односторонней декларации Кремля, которое было оглашено Литвинову Сидсом в этот же день. По словам Бонне, английское предложение стало для него неожиданностью, однако он считает его крайне интересным и от имени своего правительства выражает поддержку предложению
АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 294, д. 2029, л. 81.
АВП РФ ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2076, л. 109–114.
