терраске играл магнитофон. Я постучал, и меня впустили.
(«Настоящая любовь»)
Дома был какой-то шум. Слай вошёл. Мать сидела в затемнённом углу на полу, растрёпанная, с заплаканным лицом. Сорочка на ней была разорвана, голое тело в синяках и царапинах. Прямо под единственной лампочкой возвышалась фигура отчима со шлангом от старой стиральной машины [в руке — зачёркнуто]. Пьян сильно.
(«Дневник»)
Я постучал, впустили. Тут были Перекус (мой сосед), Змей (Зам) и она сама. Играли в карты на кровати без света – только квадратный отсвет из окна.
– Ты, что ль, пьяный, пупок? – ощерился Змей (у него очень крупные передние зубы).
(«Настоящая любовь»)
– А, сучок корявый, пришёл?! Сучье отродье! Где тебя черти носили?
– Нигде…
– Как ты, молокосос, отцу отвечаешь?!
(«Дневник»)
– Сам ты пупок, — меня несколько мутило.
– Сосед, дай бражечки! – внезапно Перекус упал со стула, обхватил мои носки и как бы раздумывал: целовать их или нет.
Всё как обычно. Стали рассказывать анекдоты (я их всегда не любил и практически никогда не мог запомнить). У меня замёрзли ноги (забыл шерстяные носки), и я вытравил Змея с кровати, сел на неё, поджимая в одеяло лапки.
(«Настоящая любовь»)
– Как ты, молокосос, отцу отвечаешь?! Вот, полюбуйся!
Отчим усмехнулся и указал шлангом на свою жертву.
– Шалава. Прости-тутка! Два института! Два проститута!!! Я захожу, а она тут с Багировым сидит!.. Чай, вишь, пьют – мол, телевизор делать пришёл. Уже не я! Я знаю эти телевизоры! Вот телевизор! — он замахнулся на недавно купленный с рук телеприёмник, цветной, но очень громоздкий и путающий цвета. — Учитель! Вот учитель — у меня в руках! – рассмеявшись своему удачному сравнению, закончил отчим и, размахивая шлангом, ударил им сына. Второй удар был блокирован, он выхватил шланг; отчим довольно проворно отпрыгнул в чулан и наткнулся там на кочергу. Во время произошедшей схватки отчим сильно ударил ей Слая по кисти, шланг выпал, и тут родитель нанёс удар по голове.
(«Дневник»)
В прямоугольнике света из двери в дом показалась Леночка – она поедала какой-то блин (-чик), на ней была очень коротенькая кожаная юбочка и какие-то очень телесные чулки, наверное. Очень пуховые шерстяные носки, как ни стирай, пованивающие козочкой и козликом (мы их не раз, кажется, видовали лично, и звали их, как видно, Иванушка и Алёнушка… Я пишу звали, потому что их может уже и не быть, да и звать здесь могут лишь в детстве, а потом благополучно забыть и… забить), зато уж тёплые! Ноги её очень мясистые (но, скорее всего, мягкие) и довольно-таки большие как таковые. Про остальное я умолчу, пусть блин символизирует всё это.
– Рая, – это было его обращение
