выглядеть глупо, указав на какую-то неясную особенность текста. Так играют и при обучении древнееврейскому.
Тезис. В мягком варианте тезис «Дурачка» таков: «Я вместе с тобой смеюсь над своей неловкостью и глупостью». Серьезно озабоченные люди могут, однако, разыгрывать мрачный вариант игры, говоря: «Да, я дурак, таким уж уродился, так сделай для меня хоть что-нибудь». Оба варианта играются с депрессивной позиции. «Дурачка» следует отличать от «Растяпы», в котором позиция более агрессивна, а неловкость является просьбой о прощении. Эту игру надо отличать также от развлечения «Клоун», укрепляющего установку «Я умен и безвреден». Критическая трансакция в «Дурачке» для Уайта в том, чтобы вынудить Блэка назвать его глупым или ответить ему так, словно он глуп. Поэтому Уайт ведет себя как «Растяпа», но не просит прощения; в сущности, прощение даже смущает его, поскольку угрожает его позиции. Или он ведет себя шутовски, но не показывает, что шутит: он хочет, чтобы его поведение воспринималось серьезно, как доказательство подлинной глупости. Здесь скрывается существенное внешнее вознаграждение, поскольку чем меньше Уайт знает, тем эффективнее он может играть. Поэтому в школе он может ничему не учиться, на работе – не повышать квалификацию ради продвижения по службе. С детства он усвоил, что пока изображает из себя дурачка, все будут им довольны, сколько бы ни утверждали обратное. И когда в тяжелые времена вдруг выясняется, что Уайт совсем не глуп, все удивляются – еще больше, чем «глупому» младшему сыну в волшебной сказке.
Антитезис. Антитезис мягкому варианту прост. Игрок в «Антидурачок» станет другом на всю жизнь, если не будет играть, не будет смеяться неловкости или бранить за глупость. Одна из тонкостей этой игры в том, что в нее часто играют люди с маниакальнодепрессивным психозом. Когда они в эйфории, кажется, что они искренне хотят, чтобы остальные присоединились к их смеху над самими собой. Трудно бывает удержаться от смеха, потому что они создают впечатление, будто рассердятся на воздерживающегося, – что справедливо, потому что он угрожает их игре и позиции. Но когда они угнетены и выходит наружу негодование против тех, кто над ними смеялся, воздержавшийся понимает, что поступал правильно. Он может оказаться единственным, с кем пациент захочет разговаривать, а все прежние «друзья», которые наслаждались игрой, теперь рассматриваются как враги.
Бесполезно говорить Уайту, что на самом деле он не глуп. Он ведь и на самом деле может быть не слишком умен и понимать это, что и послужило поводом к началу игры. Но существуют особые сферы, в которых он не имеет себе равных; часто одна из таких сфер – психологическое чутье. Не вредно проявить уважение к таким способностям – это не то же самое, что неуклюжие попытки «внушить уверенность». Эти попытки могут дать ему лишь горькое удовлетворение от сознания, что остальные еще глупее, чем он, но это слабое утешение. Такое «внушение уверенности» не самая
