ты столько за сезон-то не заработаешь: в ней весу – тонна! – озаботился Константинваныч. – Давай тогда на два-три сезона договариваться…
Между тем в цирковых кругах уже несколько месяцев ходили слухи – разнообразные. Наиболее правдоподобно звучало сообщение, будто «Фокусы, изжившие себя» и вообще-то задуманы как начало травли Маневича, которого цирковые единодушно ненавидели – главным образом за то, что Маневич отождествлял себя с цирком-в-целом, а уж заодно и за то, что мировую славу даже самых ярких звезд он прилежно вписывал в историю только и исключительно советского цирка. Однако у Маневича было более чем неплохо с друзьями – и потому поговаривали о том, что первое выступление Антонио Феери легко может оказаться последним. Впрочем, тому, семидесятилетнему любимцу мира, это было, слава Богу, неважно.
До начала сезона оставалось всего ничего, когда Константинваныч специально приехал в гости на Усиевича и, умирая от хохота, рассказал деду с внуком о «совершенно бесподобном звонке сверху».
В пересказе Константинваныча разговор был просто невыносимо дурацким.
– Здравствуйте. Константин Иванович, как я понимаю?
– Добрый день…
– Петров.
– Здравствуйте… коли не шутите.
– Мне доложили о новой афише на здании цирка – с зайчиком, припоминаете такую, Константин Иванович?
– С зайчиком… что-то не припоминаю. А должен припоминать?
– Ну, как же… она у Вас там уже третий месяц висит, Константин Иванович!
– Да у нас там много чего висит…
– Что же Вы, Константин Иванович, каждый день мимо ходите, а афиши с зайчиком не видели? Где он фокусника из шляпы вынимает…
– Ах, вооот Вы о чем!.. Так это не зайчик никакой, это кролик с поганой мордой, но афиша не ему посвящена, а Антонио Феери – как раз тому, которого из шляпы вынимают!
– Ну, зайчик или кролик – разница небольшая, Константин Иванович. Только афишу эту, к сожалению, придется снять.
– Вот как… а могу я узнать, почему?
– Она оскорбляет человеческое достоинство.
– Достоинство… иллюзиониста? Так он не возражает: ему афиша, наоборот, очень нравится. И нам всем нравится.
– Да нет, Константин Иванович, не иллюзиониста. Вы не замечали, какое у кролика лицо?
– Морда, Вы имеете в виду? Поганая!.. Так Вы, что же, о человеческом достоинстве кролика беспокоитесь – извините, конечно?
– Да нет, не кролика… Я о человеческом достоинстве третьего лица беспокоюсь.
– А третьего лица-то там и нету никакого! Там только одно лицо и одна морда, причем поганая.
– Вот я и спрашиваю: Вы не замечаете, как эта поганая морда похожа на одно лицо?
– На лицо Антонио Феери?
– Да нет же! На третье лицо…
– Вы все-таки должны мне – увы, увы, увы! – сказать, о каком третьем лице у нас идет речь, – а то я не понимаю, простите.
– Да
