я не плохой. Я умный. Я видел и знаю все. И всех пережил. И все помню. Оттого наверняка знаю, что все разговоры о доброте – или глупость, или жульничество.
И твоя мамашка тогда – тридцать лет назад, – встретившись со мной на Сретенке, все говорила о добре, о необходимости доброты, о спасительной обязательности добрых поступков. Она со мной говорила, как со стряпчим-общественником: с одной стороны, намекала, что мой труд не останется без благодарности, с другой – стеснялась предложить денег. Ведь в вашей среде всегда считалось, что взятка оскорбляет человека.
А я ничего почти ей не отвечал, отделывался односложными замечаниями да деловыми хмыками и, крепко держа под руку, быстро вел в сторону Даева переулка, где в маленьком дворике, во флигеле, у Кирясова была зашарпанная комнатенка, которую он сейчас громко именует квартирой.
Римма с трудом поспевала за моим быстрым шагом и, уже когда мы сворачивали в темную подворотню, спросила с испугом: «Куда вы ведете меня?»
Я оглянулся: никого не было видно в сыром теплом сумраке осеннего вечера, остановился, а в руке влажнел от моего волнения ключ кирясовского логова, посмотрел ей в глаза, строго спросил:
– Вы понимаете, что я – единственный человек, кому вы теперь можете доверять?
И она затравленно-растерянно кивнула:
– Да… Больше некому…
А я чуть слышно рассмеялся:
– Не в Большом же театре встречаться для разговора старшему офицеру МГБ с дочерью изменника Родины, врага народа…
– Неужели за вами тоже следят? – удивилась Римма.
– Следят не за мной, а за вами, – сказал я и положил ей руку на мягкое вздрогнувшее плечо. – Но могут иногда следить и за мной. У нас следят за всеми.
Прошли через пустынный дворик, будто вымерший, только подслеповато дымились грязным абажурным светом некоторые окна, поднялись в бельэтаж по замусоренной зловонной лестнице, и я отпер дверь в комнату Кирясова – бывшую кладовую уничтоженной барской квартиры.
В темноте я искал эбонитовую настольную лампу, поскольку верхний свет не включался. Наткнулся на замершую Римму – и вся она, горячая, гибко-мягкая, душистая, как пушистый зверек, попала мне в руки.
– Не надо! Не трогайте… Не смейте!
– От тебя зависит судьба твоего отца…
– Вы шантажист… Вы преступник…
– Дурочка, ты можешь спасти его, только ставши моей женой…
– Вы обманули меня… Вы прикидывались… Изображали сочувствие…
– За бесплатно только птички поют…
– Мы заплатим – сколько попросите!
– Я уже попросил… Другой цены нет… Не существует… Я тебя люблю!
– А я ненавижу!..
– Это не важно… Потом все поймешь…
– Это грязно… это подло… Вы не смеете!
– Не говори глупостей… Решается твоя судьба, судьба твоего отца… Пойми, дурочка,
