style="font-size:15px;"> Позже Испания стала для меня совсем другой. Я узнала ее яркие краски, безжалостное солнце, ощутила кожей всю любовь и всю боль, стала такой же расслабленной, поняла, почему здесь так легко убить от ревности. Потому что это – сама жизнь в ее сухом остатке, с выпаренной водой, без примесей и добавок, жесткая и пряная, с привкусом крови и трагедии. Поняла и полюбила местный танец фламенко, больше распространенный на юге, наконец, простила ему то, что меня смущало раньше, – в нем практически не участвуют бедра. Бедра – это латина, это секс и игра. Фламенко – это жизнь, страсть и отчаянная правда без всяких шуток. Кто боится – пусть сидит дома… А я – не стала…
Когда-то давно
Нет времени на медленные танцы.
Я с ужасом держала в руках пять паспортов. Раскрыв их один за другим, я обнаружила во всех одно и то же фото, принадлежавшее Алексу. Но вот имена и даже их национальная принадлежность были совершенно разными…
Что происходит, откуда эти паспорта, зачем они? В голове роились мысли, одна ужаснее другой, я растерянно перебирала паспорта и так погрузилась в себя и свои мысли, что не услышала, как вернулся Алекс. Он вошел в ванную, сразу понял все. Да и что понимать, когда я стояла под открытым тайником, держа в руках паспорта…
Он ударил меня по щеке, швырнул документы обратно и за руку выволок меня куда-то. Я покорно шла за ним, не в состоянии возражать, сопротивляться. «Сейчас он меня убьет», – как-то совсем уж отстраненно и равнодушно думала я, даже не испугавшись.
Алекс притащил меня в подвал, где у него был оборудован винный погреб – ровные стеллажи, в которых полулежали бутылки с разными винами, несколько пузатых бочонков, пустые корзины, в которых ему привозили эти самые бутылки. В самом дальнем углу оказалась большая куча соломы, невесть как там очутившаяся, и прямо над ней в стене торчал большой подернутый слоем ржавчины крюк. Не отпуская моей руки, Алекс пошарил на одном из стеллажей и стащил с него длинную цепь с наручниками. Закрепив ее одним концом на крюке, другой он наручником прицепил к моему запястью.
– Извини, Марго. Это все, что я сейчас могу для тебя сделать.
Он толкнул меня на кучу соломы и ушел.
Я осталась одна в полной тишине и темноте. Даже не знаю, было ли мне страшно – скорее нет. Насколько я успела узнать Алекса, то по всем законам он должен был просто меня прирезать – и все. А он почему-то не сделал этого…
Потянулись дни в заточении. Алекс приходил ко мне трижды в день, кормил, разрешал прогуляться по подвалу, но наверх не выпускал. Первое время я отчаянно пугалась моментов, когда дверь начинала со скрипом открываться, – казалось, что этот миг может стать в моей жизни последним. Однако Алекс был даже дружелюбен
