место. А она уже шла, и ее встречное узнавание окончательно добило логику. Он так давно вытравил ее образ из головы, тщательно затер, хотя вначале не получалось, только потом, как-то само собой, обнулилось, кануло вглубь. Оказывается ни куда не кануло, вот оно всплыло, материализовалось, словно дернули штору и солнце ударило по глазам. Она уже села. Рука ее нервно, сама собой, поправила лежащий на плечах мех гиплихксиниса, очень дорогой мех, между прочим. Никто из них еще ничего не сказал. Он пришел в себя, теперь уже сознательно, вспомнил о конспирации. Вскочил, промчался к стойке, протиснулся сквозь мизерную очередь, никто не возразил, все стерпели, уже заказывая, сообразил, что не поинтересовался что же надо, но это были такие мелочи; он уже расплатился; уже двигался держа поднос одной рукой, а другой запихивая в карманы это неудобное нововведение – объемные монеты, в виде головы Императора. Он уже боялся, поворачиваясь, что у него произошла галлюцинация. Но она все еще существовала, и глаза ее, ее совсем не постаревшие глаза, светились ему на встречу. Он совершил посадку.
– Где ты пропадал эти дни, Мист? – спросила она, и он сразу вспомнил голос, – Я тебя не видела суток восемь.
Теперь до него дошел смысл ее речи. «Эти дни»? «Суток восемь»? Какой, к Мятой луне, «Мист». Он был ошарашен, убит навылет.
– Молодец, ты не успел забыть мое любимое блюдо. Я так голодна. Какой-то ты замученный, молчаливый сегодня, Мист, – говорили только ее губы, а глаза молчали, они просто впитывали его образ, стремясь втиснуть во внутрь максимум. Не можем мы повторить Вселенную, но хотя бы отобразить с предельной тщательностью можем?
«Она, что сумасшедшая, – паниковал он внутри, – путает меня с кем-то? Или она теперь вообще из… Воды-то много утекло, времена изменились. Человек не статуя, так – пластилин». Он чувствовал: мышцы лица больше не слушаются, и глупая улыбка исчезает сама собой. Допустим она из полиции, и что же? Схватить ее за горло и гаркнуть: «Кто тебя послал?». Затем, держа впереди игломет пятясь выйти из ресторана и бежать. Да только нет игломета и некуда бежать. А она все говорила, не умолкая, уже наливала в бокалы, себе и ему (оказывается, он взял что-то с градусами).
– За встречу, – она приподняла свой бокал с зеленоватым прозрачным напитком. – А миксикол здесь делать не умеют, ни то что в столице. Помнишь, какой миксикол там? – она мечтательно закатила глаза.
«Какая «столица», к чертям Мятой луны», – он был готов удариться в панику. Она, правда, его не узнала и путает? Рукой он уже сграбастал бокал с начинающим пенится содержимым. Они выпили. Потом они ели. Они даже вели беседу о погоде, вернее кто-то внутри Лумиса вел беседу снаружи. Тому внутри было весело. Ими даже заинтересовался, дремавший доселе и никому не требующийся официант, теперь он забегал вокруг. Наконец, все кончилось.
– Мист, ты не проводишь меня, – она вновь обнажила свои белые ровные зубы, такие же как тогда.
– Разумеется... – Лумис
