в костлявый, проваленный рот и свистнул. Прибежали монахи, и аббат велел им отнести Гильяно в дальнее крыло монастыря, в свои особые апартаменты, где он во время войны скрывал дезертиров из итальянской армии – сыновей богатых крестьян. Затем он послал одного из монахов за врачом в деревню Сан-Джузеппе-Ято в пяти километрах от монастыря.
Пишотта сидел на кровати и держал друга за руку. Рана больше не кровоточила, глаза Тури Гильяно были открыты, но словно подернуты пеленой. Пишотта, чуть ли не плача, не осмеливался заговорить. Он вытирал со лба Гильяно выступавший пот. Кожа у Тури посинела.
Прошел час, пока прибыл врач и, увидев по дороге орду карабинеров, прочесывавших склон горы, не удивился, что его друг аббат прячет раненого. Его это не касалось – какое ему дело до полиции и правительства? Аббат был сицилийцем, которому требовалась помощь. И который всегда посылал доктору по воскресеньям корзину яиц, бочонок вина на Рождество и молодого барашка на Пасху.
Врач осмотрел Гильяно и забинтовал рану. Пуля прошла через живот и, возможно, задела какие-то важные органы, определенно зацепив печенку. Парень потерял много крови и лежал смертельно бледный, кожа на всем теле приобрела синюшный оттенок. Вокруг рта появился белый круг, который, как знал врач, был одним из первых признаков смерти.
Он вздохнул и сказал аббату:
– Я сделал все, что мог. Кровотечение остановлено, но он уже потерял больше трети крови, а это обычно смертельно. Держите его в тепле, давайте немного молока, я оставлю вам морфия. – Он с сожалением посмотрел на могучее тело Гильяно.
– Что сказать его отцу и матери? – шепотом спросил Пишотта. – Надежда есть?
Врач вздохнул:
– Скажите что хотите. Но рана смертельна. Он парень крепкий, может, протянет еще дня два, но лучше не надеяться… – И добавил не без иронии: – Конечно, в этом святом месте всегда может случиться чудо.
Аббат и врач вышли. Пишотта нагнулся над другом, чтобы вытереть ему пот со лба, и был поражен, увидев в глазах Гильяно тень насмешки. Пишотта нагнулся пониже. Тури Гильяно шептал что-то – говорить ему было трудно.
– Скажи матушке, что я вернусь, – произнес Тури. И тут он сделал такое, чего Пишотта не мог забыть все последующие годы. Он вдруг поднял руку и схватил Пишотту за волосы. Руки были полны силы и никак не походили на руки умирающего. Он притянул голову Пишотты к себе. – Слушайся меня, – сказал Гильяно.
Родители Гильяно позвали Гектора Адониса, и тот на другое же утро прибыл в Монтелепре. Он редко останавливался в своем доме. Он ненавидел само место своего рождения…
Каждая семья гордилась здесь тем, что из поколения в поколение красила свой дом в один и тот же цвет. Люди не знали, что цвет домов выдавал их происхождение, кровь, которую они унаследовали от своих предков вместе с домами. Что много веков тому назад норманны окрашивали свои дома в белый цвет, греки всегда
