со спокойной рассудительностью, словно пытаясь угомонить сумасшедшую:
– Дон Кроче наш друг. Он вызволил нас из тюрьмы.
Мать Гильяно взорвалась:
– А, дон Кроче, «Добрая душа», он всегда, конечно, такой добрый! Но я тебе скажу: дон Кроче – змея. Они с нашим сыном вместе собирались править Сицилией, но теперь Тури прячется в одиночку в горах, а «Добрая душа» разгуливает по Палермо со своими шлюхами. Дону Кроче стоит лишь свистнуть, и Рим будет лизать ему пятки. А ведь он совершил куда больше преступлений, чем Тури. Он – само зло, а наш сын – добрый.
Отец Гильяно сказал, теряя терпение:
– Как я понимаю, наш гость через несколько часов должен отправляться в путь, и ему следует поесть, перед тем как нам разговаривать.
Мать Гильяно сразу переменилась:
– Бедняжка, ты целый день добирался, чтобы встретиться с нами, а вынужден слушать побасенки дона Кроче и мою болтовню. Куда же ты направляешься?
– К утру мне нужно попасть в Трапани, – ответил Майкл. – Я побуду у друзей моего отца, пока ваш сын не приедет ко мне.
– Выпей стакан вина, – сказала мать Гильяно. – Затем пройдись по городу. Через час стол будет накрыт. А к тому времени приедут друзья Тури, и мы сможем разумно все обсудить.
Андолини стал по одну сторону Майкла, отец Гильяно – по другую, и они пошли по мощеным узким улицам Монтелепре; теперь, когда солнце скатилось с неба, камни казались черными. В неясном свете сумерек вокруг них двигались лишь фигуры карабинеров.
– Раньше это был оживленный городок, – сказал отец Гильяно. – Всегда, всегда очень бедный, как и вся Сицилия, полный горя, но живой. Сейчас же больше семисот наших жителей в тюрьме – арестованы за пособничество моему сыну. Они – невиновны, большинство, во всяком случае, но правительство арестовало их, чтобы напугать других, заставить доносить на моего Тури. В городе толкутся около двух тысяч карабинеров, и не одна тысяча ловит Тури в горах. Вот почему люди больше не обедают на воздухе, их дети больше не играют на улице. Карабинеры такие трусы, что открывают огонь, если даже заяц перебежит дорогу. С наступлением темноты действует комендантский час, и, если какая-нибудь женщина в городе идет навестить соседку, ее задерживают, оскорбляют и унижают. Мужчин они волокут на пытки в свои подземелья в Палермо.
Стефан Андолини решил закурить сигару, и им пришлось остановиться. Затягиваясь, он сказал с улыбкой:
– Да, мы, сицилийцы, любим родные места, но Сицилия нас не любит.
Отец Гильяно передернул плечами.
– Дурак я был, что вернулся, – и озадаченно покачал головой. – Ну почему мой сын всегда суется в дела чужих, даже когда те вовсе не родственники? У него всегда были всякие великие идеи, он всегда говорил о справедливости. А настоящий сицилиец говорит о хлебе насущном.
Пока они шли по виа Белла, Майкл отметил, что город идеально построен для засад и партизанской войны. Улицы были настолько
