оставалось только поблагодарить и из вежливости отказаться, но молодой человек продолжал настаивать, так что пришлось согласиться. Я только теперь рассмотрел таинственного незнакомца – это был белокурый молодой человек с тонким лицом, большими голубыми глазами и жиденькой растительностью на остром подбородке.
– Так пойдемте… – заговорил молодой человек, поправляя свою шляпу без особенной видимой причины. – Петька теперь как раз чай пьет. Ну, прощай, Архиповна… Когда ко мне в гости-то придешь?..
– А вот как курицы запоют по-петушиному, так я к тебе и подойду… Водки поболе запасай…
– Ах ты, моя матушка… – ласково протянул молодой человек жиденьким тенорком и задумчиво засмеялся.
Когда мы пошли от балагана, прямо через прииск, потонувший в тумане, молодой человек обернулся и спросил провожавшего нас без шапки Потапа:
– Это что старуха-то твоя сердится все на меня?
– А от глупости от своей от старой, Михаил Павлыч… – бормотал Потап, забегая вперед. – Вот я, значит, как уподобился шкаличку, ну, ей и обидно. Одно слово: баба… волос долог, и чтобы настоящего… и нет ево, настоящего-то. Как перед истинным Христом, родимый мой…
Молодой человек опять засмеялся, а Потап, чтобы выказать во всей форме свое усердие, забежал в сторону и пнул ногой стреноженную лошадь прямо в живот. Не ожидавшая нападения лошадь неловко поднялась на дыбы и тяжело начала скакать под гору.
– Зачем ты лошадь беспокоишь, Потап? – спросил я.
– А так… ишь, место где нашла! Еще испугает, пожалуй…
Остановившись, старик каким-то униженным тоном прибавил:
– Михал Павлыч, родимый мой…
– Чего тебе?
– Ах, родимый мой, разозлил ты только меня… а? Ну, какой я теперь человек… так, только замахнулся.
– Да ведь водки нет больше: всю выпили.
– А в конторе?.. Эх, Михал Павлыч, уж я заслужу, родимый мой… верно тебе говорю. Только один стаканчик бы…
– Хорошо. В конторе, кажется, еще оставалась водка.
– Уж я знаю… верно Михал Павлыч, родимый мой, да я… вот сейчас провалиться…
Мы шагали в густом тумане под гору, минуя выработки и шурфы, потом перешли плотнику и начали подниматься к конторе, глядевшей на прииск двумя освещенными окнами.
– Михаил Павлыч, вы извините меня… я не помешаю вам? – спросил я, когда мы подходили уже к самой конторе.
Молодой человек быстро оглянулся на меня, издал какой-то неопределенный звук и опять добродушно засмеялся, – мне нравилось, как он смеялся.
II
– Петька чай пьет, – проговорил Михаил Павлыч, бойко взбегая на шатавшееся крылечко приисковой конторы.
Мы вошли. Потап из вежливости остался на крылечке. Приисковая контора состояла всего из одной длинной комнаты, выходившей двумя окнами
