крест.
– Я сделаю все, что смогу, – сказал он. – Просто постарайся уберечь ее от неприятностей до слушания, которое состоится через несколько недель.
Элизабет вдруг поняла, что уже несколько секунд задерживает дыхание, и выдохнула:
– Спасибо.
Больше она ничего не могла сказать. Испытав большое облегчение, она, тем не менее, понимала, что это не победа. На сей раз никто не сможет защитить ее сестру, и той придется отвечать за свои поступки. Но как она присмотрит за Сиршей, когда даже не знает, где ее искать? Сирша не могла жить с ней и с Люком – она была слишком неуправляема, чтобы находиться рядом с ребенком, – а отец уже давным-давно выставил ее из дома.
– Я, пожалуй, пойду, – тихо сказал Колм и, надев кепку, побрел по выложенной булыжниками подъездной дороге.
Элизабет присела на крыльцо, пытаясь унять дрожь в коленях, и посмотрела на свою машину, покрытую грязными пятнами. Почему Сирша должна все портить? Почему все, все, кого Элизабет любила, уходили из ее жизни по вине младшей сестры? Она ощущала невероятную тяжесть, давившую ей на плечи. К тому же известно, как поступит отец, если они привезут Сиршу к нему на ферму, а они непременно так и сделают. Не пройдет и пяти минут, как он будет звонить Элизабет и ругаться.
В доме зазвонил телефон. Элизабет медленно поднялась с крыльца, повернулась и пошла в дом. Когда она открыла дверь, звонки прекратились, и она увидела, что Люк сидит на лестнице, прижав трубку к уху. Она прислонилась к деревянному косяку и, скрестив руки на груди, наблюдала за ним. На ее лице появилась слабая улыбка. Он рос так быстро, а она чувствовала себя оторванной от этого процесса, как если бы он все делал без ее помощи, без того воспитания, которое она должна была ему дать, но которое дать не умела. Она знала, что ей не хватает некоего особого чувства (иногда она вообще не испытывала никаких чувств), и каждый день сокрушалась о том, что материнский инстинкт не появился у нее в момент подписания документов по опекунству. Когда Люк падал и разбивал коленку, ее немедленной реакцией было промыть рану и заклеить ее пластырем. Ей казалось, что этого достаточно и вовсе не обязательно танцевать с ним по комнате, чтобы он перестал плакать и пинать в наказание землю, как это делала Эдит.
– Привет, дедушка, – вежливо сказал Люк.
Он замолчал, слушая, что говорит на другом конце его дед.
– Я обедаю с Элизабет и моим новым лучшим другом Айвеном. Пауза.
– Пицца с сыром и томатным соусом, но Айвен еще любит, чтобы сверху были оливки. Пауза.
– Оливки, дедушка.
Пауза.
– Нет, не думаю, что оливки можно вырастить на ферме. Пауза.
– О-лив-ки, – медленно произнес он по слогам. Пауза.
– Подожди, дедушка, мой друг Айвен что-то мне говорит. – Люк прижал трубку к груди и внимательно посмотрел в пустоту. Потом снова приложил трубку к уху. – Айвен сказал, что оливка – это маленький маслянистый фрукт с косточкой. Его в субтропических зонах выращивают ради плодов и масла. – Он
