котором я предстану совершенно в ином качестве», – обещала она второму. «Прежней Аглаи Канунниковой не будет никогда», – пугала она третье.
В умении заворачивать интригу вокруг собственной жизни и собственного творчества ей не было равных. И Аглая добилась своего: книга еще не была написана, а за нее уже начали борьбу несколько крупных издательств. Я и сама оказалась вовлеченной в перипетии этой борьбы: не было дня, чтобы не раздавался телефонный звонок по поводу «возможной… э-э… публикации… э-э… госпожи Канунниковой… э-э… в нашем издательстве. Вы бы не могли… э-э… передать ей…».
Отчего же не передать, только все это – пустые хлопоты.
Ни большие деньги, ни раскрутка ее не волновали. Она раскрутилась задолго до последнего романа, а что касается денег… Деньги были для Аглаи такой же функцией, как и все остальное.
…Из-под плотно закрытых дверей Аглаиного кабинета просачивалась узкая полоска света. Не спит, надо же! Хотя чему удивляться, я ведь тоже не сплю.
В меня как будто вселился бес филологического вуайеризма: плохо соображая, что делаю, я приблизилась к дверям и попыталась заглянуть в замочную скважину (раньше я и подумать не могла о таком святотатстве!). Но все было тщетно: с противоположной стороны в дверях торчал ключ. Тогда я приложила к ним ухо: в кабинете кто-то разговаривал.
Черт возьми, что значит – «кто-то»? Аглая, вот кто!
Интересно, с кем она беседует? Насколько мне известно, телефона в кабинете нет, как нет ни телевизора, ни даже самого завалященького радиоприемника (это отвлекало бы примадонну от работы). Но не может же она разговаривать сама с собой, да еще среди ночи!
Хотя… Что я могу знать о ночах Аглаи?..
Мореный дуб, из которого были сооружены двери, не оставлял практически никаких шансов, но все же мне удалось разобрать обрывок одной-единственной фразы:
«…не стоит мне угрожать. И шантаж у вас не пройдет. Это напрасная трата времени».
Пока я переваривала услышанное, в кабинете раздались шаги. Кто-то приближался к двери. За которой стояла я, да еще в красноречивой и совершенно недвусмысленной позе. Встреча с кем бы то ни было (а тем более с самой хозяйкой) вовсе не входила в мои планы, и через десять секунд я уже лежала на диванчике, в холодных объятиях Ксоло.
Просто потому, что больше прилечь было негде. А лучше всего мне думается в горизонтальном положении. Постельная страсть к анализу всегда подводила меня, из-за нее я не слишком преуспела как сексуальная партнерша. Неизвестно, когда во мне выработался этот рефлекс, но он выработался: легла – думай! И никаких посторонних занятий любовью.
А подумать было о чем.
Во-первых, Аглае кто-то угрожает.
Во-вторых, ее пытаются шантажировать.
И, в-третьих, ей плевать на шантаж. Как и на все остальное.
Но я слишком мало знала об Аглае, чтобы уложить услышанное хоть в какой-то контекст. А – следовательно, должна узнать больше. Движимая этим совершенно естественным
