выбралась из своего многовекового болота. Петр Великий заставил ее сделать шаг, а на втором шаге она так и замерла с поднятой ногой, потому что все остальные Романовы лишь носили европейское платье, введенное Петром, но высоким его помыслам следовать не собирались. Да, большевики утопили Россию в крови, но у них, как и у Петра, есть великая цель, и кровь эта вполне оправдана, как оправдана кровь, пролитая Петром. И надо еще ой как посмотреть, так ли уж виноваты большевики в пролитой крови. Но даже если и виноваты. Что ж с того! Это, знаешь ли, как в Библии: чтобы евреям нормально обустроиться в новой стране, куда они пришли из Египта, им пришлось уничтожать аборигенов, носителей старых, косных традиций. Так поступили и американцы, почти полностью истребив индейцев, ибо те мешали им создавать новую великую цивилизацию…
– Петя! – не выдержал Лев Петрович. – Помилуй бог! О чем ты говоришь? Как можешь ты, русский человек, русский интеллигент, говорить такое? Евреи, американцы… Как могут они быть нам примером! Как вообще может быть положительным примером варварство и человеконенавистничество! К тому же ты забываешь, что большевики преследуют свою цель, что индустриализация – это лишь средство, что нас они используют и будут использовать до тех пор, пока мы им нужны, а потом просто выкинут на помойку.
– Пусть, черт с ними и с нами! – горячился Петр Степанович. – Какую бы цель они ни преследовали, а заводы и рудники, города и дороги будут построены ни где-нибудь, а именно в России, и служить они будут народу, русскому народу, дорогой мой. Мировая революция, коммунизм, социализм – я не знаю, что это такое, и знать не желаю. Я – инженер! Каждый должен делать свое дело. И если даже я не захочу делать свое дело, то Россия просто не заметит этого: на мое место придет другой, мало? – придут двое-трое, а дело все равно пойдет. Так почему я должен стоять в стороне? Ведь и ты же не стоишь в стороне, ты тоже работаешь на тех же большевиков. И что теперь?
– Я не говорю: не делай, – слабо сопротивлялся Лев Петрович. – Я просто удивляюсь той перемене, которая произошла с тобой буквально на глазах. Мы обречены делать свое дело. Мы делали его при Николае Втором, не любя его, мы делаем его и при большевиках, тоже особой симпатии к ним не испытывая. Такова жизнь. Но в любом случае надо понимать, что ты делаешь и кому от этого польза.
– России польза, вот кому! А на остальное мне наплевать! Я не хочу, – понимаешь? – не хочу ковыряться во всем этом дерьме! Да и что там можно выковырять? Еще большее дерьмо! Я хочу работать! Я соскучился по настоящей работе. То, что мы делаем у нас в Харькове, это не работа. Ты представить себе не можешь, в каком состоянии находится все тамошнее производство…
– Ну, положим, в Москве оно не лучше.
– Тем более! Но с чего-то начинать надо. Ты знаешь, Левка, я ужасно жалею, что еду туда без тебя! – воскликнул Петр Степанович, обнимая друга за плечи. – Ужасно жалею. Помнишь, как в двенадцатом? Как этот маленький городок назывался?
