href="#n_160" type="note">[160], Меликэ, дочь попа Антония[161], Совкур, сын Мавария[162], Икугач, дочь Димитрия Чогака[163] и т. п. Такие же обозначения, находимые в Синаксаре, как «Иоанн татарин, христианин»[164], или «Параскева, татарка, христианка»[165], прямо показывают, что эти субъекты принадлежали к национальности проявившихся тогда собственно татар, тогда как прочие лица с тюркскими именами настолько стали своими прочему христианскому населению Судака, что многие из них сами были глубокими христианами: носили духовный сан и пользовались почетом у обывателей, так что автор приписок в Синаксарю не скандализовался их бусурманскими именами, всех одинаково чествуя эпитетом «раб Божий»[166]. Мало того: в одной заметке читаем: «…ай, Салих и Сункур… и прочие все убиты татарами»[167]. Издатель этих заметок, почтенный отец архимандрит Антоний напрасно оговаривается, что будто тут «чтение собственных имен подлежит сомнению»: напротив, в этих именах менее чем в каких других сомнительного. Имена этих жертв татарского насилия, как Сункур и то стертое, которое оканчивалось на ай (в роде Тудай, Турунтай), чисто тюркские; имя же «Салих» мусульманское, и люди, носившие эти имена, отличаются тут от татар, которым они не были своими, ибо убиты ими зауряд с прочими их противниками в 1278 году.
Нашествие Ногая не было последним бедствием для Судака: татары и потом не переставали самым чувствительным образом напоминать южно-крымскому побережью о своем могуществе и правах власти над этими местностями. В царствование Узбек-хана (1313–1341) Судак опять пострадал от нашествия татарских полчищ под начальством двух предводителей, Толак-Темира и Кара-Булата, в августе 1322 года[168]. Последний носит в приписке Синаксаря, сообщающей известие об этом погроме, греческий титул αποκρησϊάρης, который г. Брун передает словом «легат»[169]. Толак-Темир же и после продолжал быть бичом обитателей Судака. В 1327 году имя этого мириарха, т. е. десятитысячника, упоминается в Синаксаре вместе с некиим Агадж-башли-беком, который разорил судакскую крепость и тамошние церкви[170]. Смысл не вполне сохранившейся приписки № 103 таков, что «древоголовый (перевод татарского имени) сквернавец» был только исполнителем воли Толак-Темира, на главноначальствование которого намекает слово в приписке[171]. Еще раз чем-то недобрым поминается Толак-Темир под 1338 годом[172]. Факт этих бедствий Судака подтверждается и арабским путешественником Ибн-Батутой, посетившим в эту самую пору Крым[173], и мириарх Толак-Темир, без сомнения, тот же самый эмир, который назван у Ибн-Батуты Тулу-Тимуром, и о котором он неоднократно вспоминает по поводу внимания и любезностей, оказанных ему этим областным начальником и наместником Узбек-хана[174].
Мы уже сказали, что нашествия татар на Кафу и Судак не имели вида случайных набегов, а делались ими с целью поддержания своего престижа, который они считали, надо полагать, неоспоримым, и всякий раз являлись туда напоминать об этом престиже по каким-нибудь специальным поводам, вроде того,
Ibid., 604. № 58.
Ibid., 606, № 67.
Ibid., 614. № 129.
Ibid., 606, № 68.
Ibid., 608, № 82.
Опыт этимологического объяснения некоторых имен тюркского происхождения сделан почтеннейшим В. Н. Юрчевичем в Зап. Од. Обществе, т. VIII, стр. 5–6.
Loo. cit., 614, № 126.
Зап. Од. Об. V: 621, № 181.
Черноморье, II: 143.
Loc. cit. 611, № 103.
Ibidem.
Ibid., 597, № 11.
Тизенгаузен, I: 303.
Ibid., 280–285.
