длинный розовый дом. Пареньком помнит он его серым, и въезжали в ворота, к крыльцу с навесом. Предводителев он был. Так из рода в род. Сначала отец, потом сын. Жили широко, приемы, вечера, игра большая. И все расползлось… От фамилии звания нет, в уезде где-то никак одна дочь замужем. Дом продали… Много годов жил пароходчик, из разночинцев какой-то, в гору шел, завод железный завел, потом перебрался в столицу. В розовом доме после него контора была. Да и весь город к тому времени из помещичьего стал на деловой купеческий лад: конторы пошли, банки, склады. Однако от этого езды хорошей не прибавилось. Господ мало. Если б не судейские да не инженеры, не с кем и рассчитывать на хорошую выручку. Ну, налетит из Москвы адвокат, тороватый, особливо коли охотник до теплых мест… Так для этого есть вон "лодыри", вроде Гришки… И каждый раз, когда Гришка ему рассказывает, где он с заезжим седоком побывал, Ефим непременно скажет:
– Охальники!.. Как есть охальники!
Все посжалось. И губернатора-то не признаешь, не будь он генерал: так себе старик, живет один, лошадей держит пару, плохоньких, часто извозчика берет… Его губернатор зовет по имени-отчеству.
Вообще, господ настоящих, с вотчинами, коренных, – один, другой, да и обчелся.
Ефим доволен хоть тем, что в розовом доме опять живет барин как следует, уже третий год, хотя и этот барин занимается не дворянским делом, не предводителем служит, а в правлении частного общества.
Про него-то они сейчас и говорили с Гришкой.
– Ефим Иваныч! – окликнул Гришка. – Вот и Гаярин катит на вороной из правления.
– Кто? – переспросил Ефим, смотревший в другую сторону.
– Александр Ильич Гаярин, говорю, на вороной… Лошадка-то резвая, с побежкой. Чьего она будет завода?
– Должно быть, собственного.
– А нешто у них свой завод?
– Завод, в жениной вотчине, в дальней округе, там луга…
– Сама-то из богатеньких… Как, бишь, ее?..
– Антонина Сергеевна… Известно, из богатеньких… Не беднее его… И рода княжеского… Мать-то ее, Елена Павловна… Я и ту помню…
– Тех вон?.. Пересветовых?
Гришка указал глазами по направлению к Зыбину переулку, откуда, из-под изволока, виднелась верхушка большого сада.
– Известно… Князь-то приходится ей дядей, только вряд ли родным.
Ванька с самого начала этого разговора стал прислушиваться, чего лихачи не замечали.
Лошадка его поела. Он снял торбу и пододвинулся к Гришке.
– Вы про какова барина баете? – спросил он жиденьким, чисто крестьянским тенорком.
Гришка не сразу ему ответил и сначала переглянулся с Ефимом.
– Ты чего гоношишь?
– Про барина, мол, какова…
Сани с полостью, на вороном рысаке, уже поравнялись с дальним углом розового дома. В санях видна была фигура барина, в ильковой шубе и бобровой шапке-боярке.
–
