и не труд, подобный полевым работам, то всегда – предмет торга[110].
Увы! если на свете есть лавочницы, которые проводят дни между сальной свечкой и сахарной головой, фермерши, которые доят коров, страдалицы, которые трудятся на фабриках или, словно вьючные животные, бредут по дорогам с корзинами, мотыгами и лотками; если, к несчастью, есть на свете целая толпа пошлых созданий, для которых жизнь души, блага образования, восхитительные сердечные бури – недостижимый рай, то сочинитель Физиологии не может не отнести их всех к разряду орангутангов, пусть даже природа даровала им подъязычную кость, клювовидный отросток лопатки и тридцать два позвонка! Мы пишем эту книгу лишь для людей праздных, для тех, у кого есть время и желание любить, для богачей, приобретших в свою собственность пылкие страсти, для умов, монопольно владеющих химерами. Да будет проклято все, что не животворится мыслью! Крикнем «ракá!» и даже «ракалия» всем, кто не горяч, не юн, не красив и не страстен[111]. Таким образом мы выскажем вслух тайные чувства филантропов, умеющих читать и ездящих в карете. Разумеется, сборщик налогов, чиновник, законодатель и священник видят в наших девяти миллионах отверженных женского пола налогоплательщиц, просительниц, подданных и паству, однако человек чувствующий, философ из будуара[112], хоть и не прочь отведать булочку, испеченную этими созданиями, не включит их, как мы уже сказали, в разряд Женщин. Женщинами такой философ почитает лишь тех особ, что могут внушить любовь; достойными внимания – лишь тех особ, которым тщательное воспитание сообщило священную способность мыслить, а праздная жизнь изострила воображение; наконец, подлинно живыми – лишь тех особ, чья душа ищет в любви наслаждений не только физических, но и духовных.
Заметим, однако, что девять миллионов парий женского пола то и дело производят на свет крестьяночек, которые, по странной случайности, вырастают прекрасными, как ангелы; красотки эти поселяются в Париже и других больших городах, где иные из них в конце концов превращаются в светских дам; впрочем, на две-три тысячи этих избранниц приходятся сотни тысяч других, чей удел – быть служанками либо предаваться мерзостному разврату. Все же мы включим деревенских маркиз де Помпадур в число женской половины общества[113].
Наш первый подсчет исходит из данных статистики, согласно которым Францию населяют восемнадцать миллионов бедняков, десять миллионов людей зажиточных и два миллиона богачей.
Итак, во Франции найдется всего шесть миллионов женщин, на которых мужчины, умеющие чувствовать, обращают, обращали и будут обращать внимание.
Взглянем на это избранное общество глазами философа. Мы вправе с большой долей вероятности предположить, что супруги, прожившие бок о бок два десятка лет, могут спать спокойно, не опасаясь, что их семейный покой нарушат преступная страсть и постыдное обвинение в прелюбодеянии.
Это нелицеприятное описание женщин из простонародья восходит, скорее всего, к знаменитому отрывку из «Характеров» (1688) Жана де Лабрюйера: «Порою на полях мы видим каких-то диких животных мужского и женского пола: грязные, землисто-бледные, спаленные солнцем, они склоняются к земле, копая и перекапывая ее с несокрушимым упорством; они наделены, однако, членораздельной речью и, выпрямляясь, являют нашим глазам человеческий облик; это и в самом деле люди» (О человеке. § 128; пер. Ю. Корнеева и Э. Линецкой).
Ракá – от арамейского «пустой человек»; см.: Мф. 5:22. Ракалия (от
В этом выражении соблазнительно увидеть ироническую отсылку к книге маркиза де Сада «Философия в будуаре» (1795) – ироническую, поскольку Бальзак ведет речь о «человеке чувствующем», у героев же Сада все чувства заменяет чувственность. В романе «Златоокая девушка», называя в числе безнравственных сочинений «книгу, названную именем горничной», Бальзак прямо отсылает осведомленных читателей к другому произведению маркиза де Сада – роману «Жюстина». Заметим, что в «Мелких неприятностях супружеской жизни» горничная, в соответствии с давней литературной традицией, тоже носит имя Жюстина. О некоторых других параллелях творчества Сада и Бальзака см.:
Жанна-Антуанетта Пуассон (1721–1764), ставшая фавориткой Людовика XV и обязанная этому своим возвышением и, среди прочего, титулом маркизы де Помпадур, не была аристократкой по рождению: отец ее был сначала возчиком, а затем интендантом службы, снабжавшей Париж продовольствием.
