столом в центре комнаты, по давнему обычаю накрытым на двенадцать персон, Альдо праздновал свое пятнадцатилетие. Красивый, как юный бог, он поднял бокал за наших родителей и поблагодарил их за честь, которую они ему оказали. Сидящие за столом гости аплодировали ему, а я, его родной брат, смотрел на него во все глаза. Мой отец, которому было суждено умереть от воспаления легких в лагере у союзников, предложил тост за своего первенца. Моя мать, ослепительная в своем зеленом платье, оправила материнские перышки и послала мужу и сыну воздушный поцелуй. Комендант еще не маячил на ее горизонте.
В тот момент, когда я выливал из графина остатки вина, словно в ответ на мои мысли, из-за ширмы, прихрамывая, вышел седой старик с иллюстрированными журналами в руках и направился к столику Туртманов. Он показал им редакционную статью о Руффано и свою собственную фотографию – фотографию владельца отеля синьора Лонги. Оставив приложение к журналу Туртманам, он вернулся в мой угол.
– Добрый вечер, синьор, – сказал он. – Надеюсь, вы всем довольны?
У него тряслась левая рука, и, стараясь скрыть это, он держал ее за спиной. Энергичного, ясноглазого синьора Лонги больше не существовало. Я поблагодарил его за беспокойство, он поклонился и исчез за ширмой. По глазам старика было видно, что он не узнал меня. Иного я ожидать и не мог. Почему кто-то должен связывать заурядного групповода сегодняшнего дня с младшим сыном синьора Донато тех давних лет – с Беато, которого взрослые любили трепать по голове? Все мы забыты. Все ушли в небытие…
Обед закончен, Туртманы препровождены в их комнату. Я взял пальто, открыл парадную дверь «Отеля деи Дучи» и вышел на площадь. Белая, неподвижная тишина поглотила меня. На снегу были видны отпечатки ног, чьи-то следы, сперва четкие, твердые, вскоре замело, и они пропали. Под мое легкое пальто задувал колючий ветер. Последняя схватка весны с зимой меня, как и всякого туриста, застигла врасплох.
Я посмотрел направо, налево: за двадцать с лишним лет я забыл, как делится главная улица по двум сторонам площади. Казалось, ее части расходятся перпендикулярно от общей вершины. Я решил пойти налево, мимо громады Сан-Чиприано. смутно вырисовывавшейся за пеленой снега, и сразу понял, что ошибся; широкая дорога круто поднималась к вершине северо-западного холма, где стоит статуя герцога Карло, младшего брата безумного Клаудио. Божественного Карло, который правил здесь сорок лет. Он пользовался всеобщей любовью и уважением, перестроил дворец и город, сделал Руффано знаменитым.
Я вернулся на площадь и пошел по узкой, извилистой улице к тому месту, где она вливается в пьяцца Маджоре, на которой во всем своем великолепии высился герцогский дворец моего детства, моих грез – с красными, посеребренными падающим снегом стенами.
Глупо, но на глазах у меня появились слезы – групповод, словно обычный турист, растрогался при виде почтовой открытки, – и будто во сне я сделал несколько шагов вперед и дотронулся до знакомой стены. Здесь – дверь
