скрывалась чувствительная натура… Я любил „Ветер в ивах“. Читал какую-нибудь книжку, а потом заново ее проживал. Поэтому, в частности, и хотел быть главарем школьной банды. Чтобы другие играли в игры, которые нравились мне, о которых я только что прочел».
В детстве у него были золотистые волосы – Джон пошел в родню по материнской линии. Его всегда принимали за сына Мими, и ей это нравилось. Чужим она никогда не возражала.
Бдительная Мими не спускала с мальчика глаз, старалась уберечь от общения, как она выражалась, с «хулиганьем».
«Как-то раз иду по Пенни-лейн и вижу ватагу мальчишек – стоят кружком, наблюдают за дракой. „Прямо как эта шпана из «Роуз-лейн»“, – думаю. Это другая школа, не та, где учился Джон. Потом они расступаются, и из толпы выходит жуткий мальчишка в разорванном пальто. И я с ужасом вижу, что это Джон… Джону всегда нравилось, когда я рассказывала эту историю. „В этом ты вся, Мими. Все остальные вокруг – хулиганье“».
По словам Мими, в играх со сверстниками Джон всегда метил в лидеры. Но в школе это стало гораздо опаснее. У Джона была своя банда, и он вечно с кем-нибудь цапался и дрался – доказывал свое первенство. Айвен Вон и Пит Шоттон, два его самых близких школьных друга, говорят, что дрался он постоянно.
Этих парней Мими одобряла – они жили по соседству, в таких же двухквартирных домах, – но кое-каких других на дух не выносила.
«Ну да, в Давдейле я постоянно дрался, а если противник был сильнее, я давил на психику. Пугал, грозил мокрого места от него не оставить, и они верили… Мы с одним парнем тырили яблоки. Ездили на „колбасе“ трамваев по Пенни-лейн – сядем и катим многие мили, не платя за проезд. Страшно было до усрачки… Среди ровесников я был заводилой. С раннего детства знал кучу похабных анекдотов – меня соседская девчонка научила… Моя банда промышляла мелким воровством в магазинах. Стягивали трусики с девчонок. Иногда дело пахло керосином и всех хватали, но мне всегда удавалось удрать. Было страшно, но из всех родителей только Мими так ничего и не узнала… Другие родители меня ненавидели, запрещали своим детям со мной водиться. Я им вечно дерзил. Большинство учителей ненавидели меня лютой ненавистью… Повзрослев, мы перестали просто набивать карманы конфетами и стали тырить то, что можно было продать, – сигареты, например».
С виду его жизнь с любящей, доброй, но строгой Мими была вполне благополучна. О детстве Мими Джону не рассказывала, но у него сохранились смутные воспоминания, и с возрастом его все больше тревожили вопросы, ответов на которые он не находил.
«Когда приходила Джулия, он пару раз меня расспрашивал, – рассказывает Мими. – Но я не хотела посвящать его в подробности. Как я могла? Он был счастлив. Не скажешь ведь: так и так, твой отец негодяй, а твоя мать нашла себе другого. Джон был счастлив, пел днями напролет».
Джон помнит, как начал задавать Мими вопросы и неизменно получал одни и те же ответы. «Мими объясняла, что мои родители разлюбили друг друга. Ничего плохого
