сказал он, ласково гладя ее по роскошным волосам. – Чего ты испугалась? Что может угрожать тебе, такой доброй и кроткой и защищенной рукой императора?
Подойдя к двери, он отодвинул задвижку и спросил сквозь щель:
– Это ты, Фаон?
– Да, повелитель! – послышался сдержанный голос. – Прости, если в моем безмерном смятении я пренебрег твоим запретом. Но случилось нечто необычайное.
– Подожди минуту!
Он обратился к Актэ.
– Это Фаон. Может он войти?
– Пожалуй! – уже с любопытством отвечала она, хотя все еще дрожала от внезапного испуга.
Раб вошел с почтительным поклоном.
– Говори! – приказал Нерон.
– Вот в чем дело. Я стоял у входа и любовался прекрасным вечером, как вдруг ко мне подошел какой-то человек, с лицом наполовину закрытым капюшоном его пенулы, и грубо спросил: «Здесь живет Актэ, отпущенница Никодима?»
– Что же ты ответил? – спросил цезарь.
– Ответил коротко и ясно, что он нахал.
– Нужно отдать тебе справедливость, Фаон, ты стоишь выше светского обращения! Как же понравилась нахалу твоя откровенность?
– Бросившись на меня, он схватил меня за грудь и, получив несколько ударов кулаком, злобно заревел. «Уж не хочешь ли ты разыгрывать оскорбленного, презренный сводник? Я пришел от имени высших властей, могущих уничтожить тебя!» – Скажи еще одно слово, и я вобью тебя всего в землю! – рассердившись, крикнул я в свою очередь. Увидав, что меня не легко испугать, он сделался вежливее и после нескольких намеков отдал мне вдвое перевязанную восковую дощечку. «Дело очень спешное, – серьезно прибавил он, – судьба цезаря зависит от немедленной передачи этой дощечки! Спеши же, не теряя ни мгновения!» – И я прибежал сюда, вопреки твоему повелению; прости меня, но я полагал, что, быть может, действительно тут что-нибудь важное и что этого желает судьба.
Фаон ушел.
Взяв со стола серебряный нож для фруктов, император разрезал шнурки дощечки и вполголоса с иронией прочел следующее:
«Бывшей рабыне Актэ, на погибель себе освобожденной римским дворянином Люцием Никодимом, посланием сим предписывается немедленно разорвать свою связь с высоким повелителем империи и без сопротивления возвратить божественного императора его благородной супруге, с отчаянием по нем тоскующей.
Сама Октавия ничего не знает об этом послании, тому свидетель всемогущий Юпитер. Чувства справедливости и благоразумия диктуют эти строки верным сынам отечества.
Если отпущенница Актэ внемлет увещанию и согласится через три дня навсегда покинуть Рим, то приверженцы юной императрицы окажут милость и не станут ни преследовать отпущенницу Актэ, ни предадут ее за проступок на суд эдилам, а напротив, в день отъезда ей выдана будет сумма, которая ее обеспечит на всю жизнь.
Сопротивление же Актэ навлечет на нее самые ужасные последствия. Лицо, направляющее это послание, имеет власть и намерение привести в исполнение все, чем ей угрожают.
