м режиме фабрики, торговцы и различные учреждения, задававшиеся за два дня до праздника наиважнейшим вопросом – «работать или не работать?». Каждый наделял этот праздник тем смыслом, которым вздумалось, эгоистично считая своё мнение истинным, представлял себе дух праздника таким, каким хотел его представлять. Консерваторы увидели в прошедших торжествах окончательный поворот России спиной к реформам Александра Второго, церковники чаяли созыв Поместного собора, скорейшего избрания Патриарха, усиления своего влияния на общество, сторонники малороссийской идентичности подчёркивали своё родство с великороссами, отстаивали общерусскую идею, используя единство православия. Киевские власти использовали торжества для рекламы Киева как современного развитого города, равного Москве и Петербургу. Говорили, что на празднование в Киев съехалось двадцать тысяч паломников, кто-то говорил – тридцать. Пятнадцатого июля, в разгар торжеств, трагически погиб киевский губернатор. Свалившись с лошади, он ударился головой о землю и умер. Об этом происшествии все постарались скорее забыть, и в Киеве празднества прошли, не претерпев никаких изменений. Торжественный обед для гостей Киева отменён не был, и горожане, пребывая в неведении, продолжили пить, веселиться, гулять, преодолев минутное беспокойство по поводу отсутствия губернатора.
Слышался и слабый, гневный голос либералов, недовольных возрастающим влиянием Церкви. Кто-то воспринимал нынешние торжества лишь как подготовку к приближающемуся тысячелетию Крещения Руси. Организация юбилея, наделение его смыслом и значением, носили, скорее, стихийный характер. Впрочем, этим разноголосым оркестром весьма умело управлял, используя в своих целях, обер-прокурор Победоносцев. Под его руководством в столице был организован грандиозный крестный ход, растянувшийся на две версты.
Не успели стихнуть праздничные крики и выветриться пары алкоголя, как вокруг графской усадьбы, принадлежавшей младшему Соколовскому, образовалась толпа клиентов и просителей. Дверь в кабинет владельца усадьбы отворилась, и в задымленную комнату вошёл Мелентий Евстафиевич – дворецкий. Это был мужчина среднего роста, с серебристыми, аккуратно зачёсанными назад волосами, небольшими усиками, не выходящими за границы крыльев носа. Эти белые маленькие усики прикрывали верхнюю губу дворецкого, придавая ему почтительные черты. В маленьких, прищуренных глазах, от которых растянулась сеть морщин, горели огоньки обширных знаний и чувства искреннего юмора. Дворецкий посмотрел в сторону кресла с высокой спинкой, из-за которой выглядывала голова хозяина. Кресло стояло развёрнутым лицом к окну. И кроме хозяйской головы Мелентию Евстафиевичу ничего представлено не было.
– Александр Константинович, посетители ждут вас, – чётко произнёс слуга, протягивая поднос с горкой визиток и записок.
– Я же сказал, никого принимать сегодня не буду.
– Ваше сиятельство, посетителей слишком много. Благоразумно было бы принять их.
– Я обязательно их просмотрю. Оставь их на столике, – пошёл на уступки хозяин, продолжавший скрываться за спинкой кресла.
– Если я сейчас уйду, вы их уже не просмотрите, а сожжёте, – учтиво сказал дворецкий. – Вы час назад пообещали Марфе, что спуститесь вниз. Я решил потревожить вас лично.
– Да от тебя не отвяжешься, старый ты клещ, – недовольно произнёс граф и поднялся с кресла.
Заботливый взор Мелентия отметил, что сегодня начисто выбритое лицо хозяина выглядело бледновато. Хозяин левой рукой откинул густые тёмно-русые волосы назад и улыбнулся своему слуге. Слуга улыбнулся в ответ. Правую руку Александр Константинович держал согнутой чуть выше пояса.
– Что за гости у нас сегодня? – граф с ехидной улыбкой окинул поднос, усеянный визитками и записками. – Не могут поделить своих любовниц? Или просят найти пропавшую собачонку?
– Ваше сиятельство, имеются господа, которых необходимо принять сегодня же. Вот, письмо от князя Мещерского1. Пришло ещё утром…
– Это, про которого Соловьёв2 не так давно сказал «Содомы князь и гражданин Гоморры»? Ха-ха-ха, – недобрые смешки вырвались из уст молодого хозяина. – Надо же, до чего прилипчивая фразочка. Засела в голове. Не собираюсь на него отвечать. Мог бы сразу сжечь.
– Вот, генерал Пустомошнин лично прибыл. Уже больше часа дожидается в гостиной. Товарищ министра Петюшкин, от губернатора Воронежской губернии прибыл господин Мордащенко…
– Где они берут такие фамилии? – выгнул бровь Александр Константинович.
Левой рукой он взял с подноса несколько карточек и быстро прочитал фамилии их обладателей. Презрительная улыбка не сходила с его гладкого лица на протяжении всего процесса чтения.
– Зубоскалин, Ватрушкин, Гнильщенко. Как можно жить с такой фамилией? Гниль-щен-ко! Как будто их им Гоголь придумывал.
– Вместе с Грибоедовым, –
Мещерский Владимир Петрович (1839-1914) – влиятельный придворный во времена Александра Третьего, пользовавшийся особым расположением императора, благодаря чему имел определённое влияние на правительство. Не раз обвинялся в мужеложестве.
Владимир Сергеевич Соловьёв (1953-1900) – известный русский философ.
