даже больших, особенно по окраинам, люди держали домашнее хозяйство, подобное тому, какое было у бабушки, в котором обязательно была корова. И так как коров надо было пасти, ближайшие соседи собирали стадо и нанимали пастуха, которого по очереди каждый из общинников брал к себе на неделю на полный стол и ночлег. Бабушка участвовала в общине. Таким пастухом одно лето был Василь – деревенский парнишка с выгоревшими на солнце соломенными волосами, – серьёзный, самостоятельный, знавший и умевший много такого, чего не умели те, кто жили в городе. Он покорил меня дружеским отношением, хотя был намного старше, тем ещё, что умел делать ореховые тросточки с красивым чёрно-белым орнаментом, а также дудки, свистки, однажды сделал самопал, из которого подстрелил ворону. У него был длинный бич, с помощью которого он управлял стадом, ловко щёлкал им, давал попробовать и мне, но у меня не получалось – не хватало сил. Спал Василь в кухне на бабушкином сундуке, вставал на рассвете. Бабушка кормила его завтраком, собирала для него в холщовую торбу еду, и он на целый день уходил со стадом. Вечером, пригнав стадо, ужинал, и остальное время мы проводили вместе. В воскресенье, в свой выходной, который ему полагался, он что-нибудь мастерил для меня – конечно, сделал свисток и тросточку, человечка-физкультурника, а когда приходила Эмма, тоже участвовал в занятиях рисованием. Неделя кончалась быстро, Василь переходил к другим хозяевам, а я с нетерпением ждал, когда он снова придёт к нам.
В повседневной жизни происходили разные события – большие и маленькие, имевшие какое-либо значение или интересные только для меня.
В десять часов утра по радио шла детская передача. Репродуктор, висевший в нашей комнате возле окна, представлял собой прямоугольный, плоский ящик, на лицевой стороне которого дядей Колей было изображено озеро с лебедями, с берегами, поросшими лесом, и розовым рассветным небом. Взобравшись на подоконник, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово, я слушал интереснейшие инсценировки: «Пятнадцатилетний капитан», «Али-Баба и сорок разбойников», «Аладдин и волшебная лампа». Длинные инсценировки транслировались в течение нескольких дней, и всё это время я находился в горячечном возбуждении, в нетерпеливом ожидании продолжения передачи, захватившей воображение, взволновавшей видениями чудесных стран и опасных приключений.
Внезапно по улице, с грохотом на булыжной мостовой, мчалась танкетка. Я не успевал добежать к забору, чтобы поближе её рассмотреть, – развернувшись, с лязгом, она уносилась обратно.
Вдруг улица преображалась – двигался шумный и пёстрый цыганский табор. Ехали повозки, затянутые тентом, шли цыганки в своих невероятных нарядах, увешанные серьгами и монистами, на руках – браслеты и кольца, возле них скакали и прыгали разного возраста цыганята. Долго потом ходили рассказы о хитрых цыганках и обманутых горожанах.
Зимой дядя Коля принёс и положил во дворе недалеко от калитки раздобытую где-то длинную, метра четыре, железную полосу. С улицы она хорошо была видна на снегу.
