поднимая костистые коленки, отчего её и так слишком коротенькое платьице, сбилось, представляя на обозрение малиновые в мелкий цветочек трусики. Девчонка была худющей, но к своим пятнадцати годам уже оформилась по-женски, сосредоточив причитающийся ей природой вес на ягодицах и бёдрах в то же время, не обделив торчащих в виде фиг грудки. Они не запеленованные в бюстгальтер важно колыхались в такт прыгающих коленок. Только спина не участвовала в движении. Она была пряма, как стрела и демонстрировала миру, через слишком откровенный вырез на платье каждый свой позвонок. Ребята оглянулись, ускорили шаг.
– Вот навязалась на нашу голову. Зачем она нам на острове? Где она спать будет? – скорчив кислую физиономию, пробубнил себе под нос парень в чёрной борцовской майке и красных с белой боковой полосой шортах. Его соломенного цвета волосы непослушно спадали прядями на лоб, и он сдувал их, выпячивая вперёд нижнюю губу.
– Лель, давай возьмём. Она нам уху сварит… – с мольбой в голосе прошептал рыжеватый обсиженный веснушками паренёк в старенькой тельняшке и вытянутых на коленках трениках.
Тот кого назвали Лелем притормозил шаг и с любопытством посмотрел на спутника:
– Ох, Мезгирь, за что ты её так любишь? Она этого не стоит. Про уху хорошо вспомнил. Ладно, пусть едет…
Они остановились, дожидаясь девчонку, из последних сил вращающую педали кривоколёсного велосипеда. Достигнув цели, она звонко заголосила скороговоркой:
– Ты нормальный, Лель? Сам придумал Берендеево царство. Назвал меня Купавой, а теперь стараешься от меня отделаться, нехорошо, Игнат! Не по-товарищески… И потом, ты мой жених! Разве не помнишь, как заканчивается пьеса – Лель и Купава женятся!
Парень в чёрной борцовке, поднял руку, останавливая выплёскивающийся из девчонки поток слов:
– Где ты, Купава, в Берендеевом царстве товарищей видела? Если я Лель, то мой однофамилец великий русский писатель Николай Островский в своей пьесе «Снегурочка» писал, что пастушок любил отнюдь не Купаву, а Снегурочку. До Снегурочки ты недотягиваешь. По большому счёту, тебе Сонька, надо с девчонками на поле венки из ромашек плести, а ты с парнями по речным заводям шляешься. Посему, мой авторский сказ таков – хочешь, с нами поехать на остров веди себя, как Купава – невеста Мизгиря. Ты не против, Мизгирь?
Он подтолкнул друга ближе к девчонке, а та обеими руками, что было сил отправила парня обратно. Тот кого называли Мизгирём едва удержался на ногах.
– Но потом! – девчонка в отчаянии топнула ногой. – Лель полюбил Купаву. Полюбил, когда ему Снегурочка во взаимности отказала. Я тебе Лель никогда не откажу… Ты плохо знаешь пьесу, Игнат!
– Что будет потом, решу сам. Нашу пьесу пишу я Игнат Островский! – паренёк намеренно усилил звук голоса, выделяя слово «нашу».
За перебранкой они подошли к реке, отыскали в камышах оставленную два дня назад лодку и, погрузившись, отплыли от берега, спрятав в тех же камышах велосипед.
– Слушай, Игнат, – прошептал Петр, энергично работая вёслами, –