нам право назвать царем достойных среди нас, – и, кивнув в сторону бояр, продолжил: – знатных и уважаемых людей! Господь дарует нам это право, ибо государство наше Российское не может жить без царя, без вожака, который будет справедливо управлять нами по чести и совести!
Архиепископ еще не закончил речь, а из толпы уже слы – шались выкрики наемников, специально посланных Шуйским.
– Хотим государем Василия Ивановича Шуйского! Шуйского хотим! – заревела толпа, подхватив выкрики наемников.
– Ивана Никитовича Романова хотим государем! – где-то в толпе крикнул одинокий голос, заглушаемый ревом множества голосов:
– Шуйского хотим! Хотим Шуйского царем!
Архиепископ поднял над головой золотой крест. Толпа зати – хла, старец сказал:
– Коли вы этого хотите, тому и быть!
На крыльцо вышел Василий Шуйский, встал рядом с Арсением, поклонился на три стороны, молвил:
– Спасибо, люди, за честь! Служить буду вам и государству нашему, не жалея живота своего!
Арсений троекратно осенил Шуйского крестом, крикнул в толпу:
– Благословляю сего мужа на царствование в Российском государстве!
Толпа взревела, задвигалась, выражая согласие. Старец поднял опять крест, торжественно сказал:
– А сейчас всем целовать крест и присягать новому нашему государю всея Руси, Василию Ивановичу Шуйскому!
Уже на следующий день, не дожидаясь избирательного Земского собора, Василий Шуйский с ближними боярами восседал в царском кабинете Престольной палаты. А решать ему и его думным боярам и воеводам было что: казна была разорена самозванцем до предела, нечем было даже платить стрельцам и дьякам, в городах бунтовала чернь.
Прежде всего, царь планировал убрать воевод, ставленников самозванца, и вновь всех привести к присяге, к крестному целованию на верность ему – новому государю. А это было не просто, особенно на юго-западе России и, самое главное, в городе Путивле: ведь там был центр смуты.
Василий Шуйский, читавший грамоты из различных мест России, которые ворохом лежали у него на столе, наконец, отодвинув их в сторону, обратился к думным боярам:
– Что будем делать с оставшейся шляхтой и прежде всего с самозваной царицей Мариной Мнишек и ее отцом?
– Надобно отправить их, а заодно и других шляхтичей в Польшу, чтобы они тут воду не мутили, – с раздражением в голосе заявил Голицын, дородный боярин с голубыми глазами, с аккуратно подстриженной, лопатой, бородой.
– А может, посадить их в приказ тайных дел да допросить с пристрастием, – предложил Иван Михайлович Воротынский, грузный мужчина с одутловатым красным лицом, опирающийся двумя руками на посох.
– А что у них пытать-то? Мы про них и так все знаем. Отправить их всех надобно в Польшу – и дело с концом! – заявил Иван Михайлович Пушкин, худощавый боярин с серыми живыми глазами,
