втыкая его в одну и ту же ямку.
Синяка вздохнул.
– Он жив.
Мела поднял глаза.
– Спасибо, – произнес он и поднялся, чтобы уйти.
Синяка остановил его.
– Мела, ты знал, что твой брат наделен Силой?
– Да, – сказал Мела.
– Поэтому ты и не хотел, чтобы его искала Асантао?
Мела кивнул.
– Я не знаю, что ты почувствовал, когда нашел его, но лучше, чтобы это был ты, а не она.
– Почему?
– Ты чужой, – ответил Мела. – Ты уйдешь.
– Но почему Аэйт не может стать преемником Асантао? Он принес бы вашему племени много пользы.
– Я думаю, ты кое-чего не знаешь, Синяка. Асантао – она никогда не лжет, никогда не думает о себе. Она чиста, как пламя березовой лучины.
– Я глубоко уважаю Асантао, – отозвался Синяка. – Твои слова для меня не новость, Мела.
– Таким должен быть варахнунт, – продолжал Мела, словно не расслышав. – Лживый, трусливый, самонадеянный человек не смеет брать на себя право быть глазами племени и его силой.
– Лживый? – переспросил Синяка, не веря своим ушам. – Самонадеянный? Ты о своем брате?
– Да, – спокойно сказал Мела.
– Но ведь Аэйт…
– Он неплохой мальчик, – согласился Мела. – Но и одной капли зла хватит, чтобы затопить целый народ.
Закутанная до самых глаз в черное покрывало, с горящим факелом в руке, Асантао стояла на холме перед огромной кучей хвороста, сложенного для погребального костра. Оказавшись среди людей, объединенных общим чувством потери, Синяка все яснее понимал, что никогда не сможет войти в жизнь этого племени. Пузан, казалось, был мудрее в житейских вопросах, чем его всемогущий хозяин, поскольку предусмотрительно уклонился от участия в церемонии. Синяке вспомнился сожалеющий взгляд, которым проводил великан, когда он направлялся к костру, и на ум ему пришли слова Асантао: «Он тебя любит».
Мела стоял по правую руку от вождя – бледный, сосредоточенный. Сейчас он выглядел намного старше своих лет.
Никто не проронил ни слезинки, когда четверых погибших уложили на костер и стали обкладывать связками сухой травы. По углам кострища воткнули четыре стрелы и привязали к ним яркие ленты.
Подняв факел над низко опущенной головой, колдунья в черных одеждах начала медленно обходить костер. Волосы ее, густо припорошенные пеплом и оттого ставшие седыми, в беспорядке падали ей на плечи. Когда она обернулась к толпе, Синяка неожиданно понял, что она полностью слилась с Черной Тиргатао, о которой как-то рассказывала ему. В это было почти невозможно поверить. Но она не просто надела на себя темные одежды и изменила цвет своих волос. И не для того, чтобы выразить свою печаль, обвела углем круги вокруг глаз. Какой бы ни была богиня смерти, бродящая по полям сражений с огненным рогом в руке,
