посмотрел на карандаш. А того даже потряхивало от возмущения.
– Что тебе надоело? – спросил Венька.
– Всё! Всё надоело! Сделал из меня козла отпущения! К остальным карандашам ты по-человечески относишься. А ко мне?! Ко мне?! Ни в грош меня не ставишь! Самую чёрную работу подсовываешь! Когда ты меня из коробки достаешь?! Когда нужно войну рисовать! Дым и копоть! Когда пожар!.. Головешки, сажа! Если пиратов рисуешь, без меня, конечно, не обойтись! Повязки пиратские, чёрный флаг на рее!.. А мне надоело! Я устал от пиратов, от войн, от пожаров! Я хочу света! Я хочу быть в рисунках, где рожь и васильки, где цыплята клюют арбузную корку. Я не хочу, чтобы от моей работы люди хмурились.
Венька опустил голову.
– Как же я нарисую чёрным карандашом жёлтого цыпленка? – спросил он. – У каждого карандаша своя судьба, свое предназначение. Я же не виноват, что внутри тебя чёрный грифель.
– У тебя у самого чёрный грифель внутри, – отрезал карандаш. – А у меня там светло и чисто!
Венька пошёл на попятную.
– Хорошо, – пообещал он. – Больше тебя не трону. Синяк Овёсыча можно и фиолетом раскрасить. Ложись в коробку, отдыхай!
– Да не буду я отдыхать! – ещё сильнее возмутился карандаш. – Думай, что предлагаешь! Лежать мне, значит, без дела и вспоминать, сколько огорчений принес я людям, да? Вспоминать войны, пиратов, сажу пожаров, да?
Венька задумался.
– Ну, хорошо, – пообещал он. – Хочешь, я останусь после уроков? И мы с тобой нарисуем… Нарисуем… Кучу угля! Блестящего чёрного антрацита! А рисунок назовем «Зима в Сугробихе». Все будут смотреть на картинку, вспоминать пургу и представлять жаркую печку, в которой весело горит наш уголь. Очень светлый рисунок получится, тёплый.
Чёрный карандаш вырвался из Венькиных пальцев, сделал в воздухе сальто и приземлился на парту, на чистый лист бумаги.
Ловко балансируя на своем отточенном острие, он написал на бумаге: «Не доверяешь ты мне, не доверяешь…».
И добавил вслух:
– Давай сходим после уроков к Шипучему Оврагу. Я тебе покажу…
А что покажет, карандаш не сказал. Он замолчал, потому что к Венькиной парте подошел сам Овёсыч.
– О-го-го! – закричал Овёсыч. – Вот где Третьяковка-то! Какой портрет! Какое сходство!
Учитель рисования поспешил к Веньке. И одноклассники – тоже.
А Овёсыч – ну, чем не экскурсовод из картинной галереи? – всё нахваливал:
– Вы на синяк обратите внимание! Какой он праздничный, нарядный! А на бабочку гляньте! Как живая на моей шляпе пристроилась! И видно, что наблюдательная. С таким биноклищем! Будь у меня бинокль, я бы никогда о ведро не ударился.
Овёсыч, присмирев, долго разглядывал оптический прибор. Потом заторопился домой.
– Андрей Андреевич, – сказал он на прощание учителю рисования. – Как будете с ребятами шишку проходить – предупредите заранее. Сами понимаете, к такому уроку
