в восемь, идет?
– Хорошо.
Ей моментально расхотелось набивать живот сладким тестом и жирным кремом. Оля убрала недоеденный торт в холодильник, пытаясь согнать дурацкую улыбку со своего лица. То ли она слишком впечатлительная, то ли чудо какое-то произошло… Но почему-то Оля знала точно – с этого момента все в ее жизни будет по-другому.
Глава 4
Прокуренный вагон холодной электрички уносил меня все дальше от Москвы. Я понятия не имела, куда еду, – кажется, куда-то на север. Нигде меня никто не ждал. Семье я оставила записочку весьма туманного содержания – мол, поехала отдохнуть, развлечься, развеяться. Я знала, что мое легкомыслие не покажется подозрительным. В прошлом году я на две недели укатила в Париж, никому ничего не сказав. А этим летом почти месяц провела в загородном санатории. Амплуа бесшабашной особы на этот раз играло со мной в одной команде. Раньше времени волноваться никто не будет. А потом, когда мною все-таки заинтересуется милиция (при этой мысли я зябко поежилась и плотнее закуталась в уродливый пуховик), мама поймет, что я просто прячусь.
Унылые незнакомые станции, пыльные деревья, торопливые неулыбчивые люди – вот что ждало меня по ту сторону окна. Я могла выйти из поезда в любой момент, но зачем-то медлила, как будто бы неприветливая электричка могла привезти меня в сказочную страну, где мне будут беспричинно улыбаться встречные прохожие.
Но чудес не бывает. Я все сидела и сидела у окна, а за окном одинаковые перроны торопились сменить друг друга, чтобы напомнить мне, что мое прошлое – богемная московская жизнь, поклонники, вечеринки и, самое главное, мужчина с ножом в спине – осталось уже далеко позади. И в конце концов я решила – будь что будет, но мне пора сменить декорации.
За окном мелькнула церквушка, какая-то чересчур отчаянно нарядная для этого хмурого вечера. Она была похожа на невесту, которой вздумалось прокатиться в метро. Я подумала, что церковь – это хороший знак. И заторопилась к выходу.
В церкви было тепло и пахло расплавленным воском.
– Косынку повяжи, корова бестолковая! – прокричала мне вслед бойкая старушонка в телогрейке и стоптанных, некогда лакированных туфлях.
Косынки, равно как и другой одежды, у меня не было, и я повязала на голову тонкий шерстяной шарф. В свою новую жизнь я взяла только пару сменного белья да упаковку колгот – все остальное мне предстояло приобрести на месте.
Я не могла вспомнить, когда была в церкви в последний раз. Молиться я не умела. Протянула сторублевую бумажку продавщице свечного ларька и услышала неприветливое – сдачи нет! Я улыбнулась – на нет и суда нет, сдачи не надо. Женщина, продающая свечи, подобрела и даже раздвинула вялые губы в улыбке. Сколько вам свечей, спрашивает. Одну, говорю ей. Она удивилась, но промолчала. Показала, куда свечку ставить.
Я несколько минут посмотрела на дрожащее оранжевое пламя. Пробормотала: «Да успокоится душа его». Вздрогнула, вспомнив кровавое пятно на деревянном полу.
– Вы не имеете права меня не пустить! – Хриплый крик отвлек мое внимание от бездумного созерцания
