мы будем спорить в буфете ЦДЛ через 40 лет. Или нафантазировать, как позже мой, уже строго одетый и коротко стриженный отец обсуждает решения ХVII партсъезда со строго одетыми и коротко стриженными Ллойдом Паттерсоном и Юрием Левитаном. На них смешные широкие галстуки, в пепельнице гора окурков, а Радиокомитет находится на Страстном бульваре и называется «Студия Радиофильм».
Через три года Радиокомитет выдаст Ллойду «пропуск-вездеход», он побежит на работу под бомбежкой, и его контузит во время налета немецкой авиации. Перед смертью он навестит эвакуированную семью в Свердловске, откуда ведёт программы Юрий Левитан. Радиовышки в Москве демонтированы, а Левитан живёт в свердловском бараке в условиях полной секретности, но друзей к нему пускают, тем более таких, как Ллойд. Геннадий Дагуров находится в это время на фронте, а мой отец заведует в Воениздате отделом, выпускающим листовки и брошюры, поднимающие боевой дух Советской армии, и ездит в командировки как военный журналист.
Несмотря на помощь союзников, Америка казалась нашим отцам, патриотам-трудоголикам – американцу, буряту и русскому – бесповоротным злом. Ллойд Паттерсон попробовал её на своей «чёрной» шкуре; а Геннадий Дагуров хоть и прятался в тайге от Сталина, клеймил вместе со своими студентами происки американской военщины.
Мой отец никогда не говорил об Америке и никогда не рассказывал, что одна из его сестер, закончив факультет иностранных языков, была командирована туда с мужем торговать русскими мехами. В Лос-Анджелесе она родила сына и, вернувшись домой, громко шутила, что мальчик может баллотироваться в президенты США. И дошутилась до того, что в 1953 году её мужа арестовали как американского шпиона и расстреляли бы, не случись долгожданная смерть Сталина. Имущество конфисковали, на работу по специальности не брали, она начала выпивать и вскоре умерла от пневмонии.
Как Ллойд Паттерсон и Геннадий Дагуров, мой отец был человеком начала прошлого века – жил, работал и воевал в чёрно-белом мире. Джеймс и Владимир – люди середины прошлого века, в конце которого СССР и США стали казаться странами-перевёртышами, и Джеймс поверил в это. А для меня, родившейся перед VI Всемирным фестивалем молодёжи и студентов, «Америка», начавшаяся с кинофильма «Цирк», закончилась опустевшими и остекленевшими глазами Джеймса на телемосте. Она всё-таки выманила и высосала «негритёнка». И я не прощу этого ни ей, ни ему, ни себе. И самоуверенно думаю, а вдруг сумела бы отговорить от эмиграции?…
В девяностые, когда США выглядели «решением всех проблем», американская «Chicago’s Organic Theatre Company» объявила конкурс драматургии «Новые голоса из России», о чём сообщила тряпочная растяжка через Тверскую улицу. А что тогда было убедительней тряпочной растяжки? Конкурс осел в театре Ермоловой, и драматурги потащили туда заявки на пьесы. У нас заявки тогда писали только на киносценарии, а пьесы носили в театр готовыми.
Но тем, кого это насторожило, объяснили, что надо учиться
