из отдельных волокон, завитых в колечки… Да это же материны волосы, состриженные и повешенные при входе в дом – знак полного, бесконечного траура. Доктор Ливси едва уговорил ее не стричь волосы, когда погиб отец. А теперь, значит, не убедил.
С какой стати мать меня похоронила? Я двинулся из холла в левое крыло, к ее спальне.
Коридор освещали багрово-красные светильники, имитирующие горсти раскаленных углей. В этом красноватом сумраке беззвучно отворилась дверь, и из комнаты матери вышел доктор Ливси. Застыл на месте.
Я был потрясен. В доме траур, а они… Да я рехнулся! Дэвид Ливси – врач; видно, матери совсем худо, раз он дежурит возле нее ночью.
– Джим? – спросил он шепотом.
– Я.
– Живой?
– Да.
Он разглядывал меня, словно не верил. Черные глаза были обведены усталыми тенями и казались огромными, в пол-лица. Смоляные волосы прихвачены ремешком с петельками для перьев Птиц, которые крепятся у висков. По три перышка с каждой стороны, опущенные вниз. Траур.
– Доктор Ливси! Как мама?
Он метнулся ко мне, сгреб в объятия, стиснул так, что я охнул.
– Живой, – выдохнул он. – Черт бы тебя побрал! – Доктор отстранил меня, крепко держа за плечи, вгляделся в лицо. – Джим?
– Ну да, – я высвободился из его железной хватки. – Как вы тут?
– Вернулся, – потрясенно прошептал доктор. – Слава богу…
Уже на следующий день я готов был пожалеть, что возвратился.
Наш местный полицейский Гарри Итон и прибывший из города капитан Данс допрашивали меня на втором этаже «Адмирала Бенбоу», в малом холле. Здесь журчала и звенела вода: скатывалась по каменным уступам стен, играя нитями водорослей, звонкими каплями срывалась с голубых ледышек на потолке, кипела в круглом фонтане. На самом деле это разноцветный пластик, а воды чуть-чуть, но красиво.
Полицейских вода раздражала. Капитан Данс то и дело проводил ладонью по рыхлым, обвисающим щекам, словно влага оседала на лице, а Гарри обтирал свою фуражку, которую держал на коленях. Черная поблескивающая ткань полицейских мундиров и впрямь казалась влажной.
– И все-таки, Джим, потрудись вспомнить, – говорил капитан, глядя на меня холодными, редко моргающими глазами. – Мы должны знать, что произошло и как. Из заповедника исчезли одиннадцать егерей, и ты единственный, кто вернулся.
– Один-единственный, – значительно подтвердил Гарри.
– Я ничего не помню, – в который уже раз повторил я.
Выстрел из станнера, крики метавшихся Птиц, желавший стать работорговцем охотник, падение в полную мрака и золотых мушек бездну, берег моря, лунный свет на камнях, вопли застрявшего меж валунов Дракона – все это было смутным, нереальным, как будто произошло в далеком сне. Вернее, в кошмаре, от одной мысли о котором меня начинало тошнить. С самой первой ночи, с ночевки у костра, я не думал о тех событиях. Полицейские,
