дело с непрерывным спектром промежуточных звеньев, перетекающих одно в другое. Мы всё еще заражены чумой платоновского эссенциализма.
Этой болезнью пронизана и нравственная полемика по поводу таких вещей, как аборты и эвтаназия. В какой момент жертва несчастного случая со смертельным поражением мозга определяется как умершая? В какой момент беременности эмбрион становится человеком? Такими вопросами будет задаваться только ум, зараженный эссенциализмом. Эмбрион развивается постепенно из одноклеточной зиготы в новорожденного ребенка, и не существует какого-то одного момента, который можно считать моментом появления индивидуальности. Мир поделен на тех, кто понимает эту истину, и на тех, кто причитает: «Но ведь должен быть какой-то момент, когда зародыш становится человеком!» Нет, такого момента нет, как нет и такого дня, когда человек средних лет превращается в старика. Было бы лучше – хотя тоже не идеально – говорить, что эмбрион проходит через стадии: на четверть человек, наполовину человек, на три четверти человек… Эссенциалистский ум содрогнется от таких слов и обвинит меня в том, что я отрицаю сущность человечности.
Эволюция, как и эмбриональное развитие, постепенна. Любой наш предок вплоть до общего для нас с шимпанзе корня и дальше вглубь времен принадлежал к тому же виду, что его собственные родители и его собственные детеныши. То же самое касается предков шимпанзе вплоть до нашего с ними общего прародителя. Мы связаны с современными шимпанзе V-образной последовательностью особей, некогда живших, дышавших и размножавшихся; каждое звено в цепи было частью того же вида, что и соседние звенья, как бы ни настаивали систематики на делении этих цепей в удобных точках и навешивании на них прерывных ярлыков. Если бы все промежуточные особи вниз по ветвям V вплоть до общего предка выжили, моралистам пришлось бы отбросить свою эссенциалистскую, «видовую» привычку возводить Homo sapiens на священный пьедестал, на котором он возвышается совершенно особняком от всех остальных видов.
Аборт больше не считался бы «предумышленным убийством» – не бо́льшим, во всяком случае, чем убийство шимпанзе или любого животного. На самом деле ранний человеческий эмбрион, не имеющий нервной системы и, предположительно, не испытывающий страха и боли, мог бы претендовать на меньшую нравственную защиту, чем взрослая свинья, которая явно будет страдать. Наш эссенциалистский запал в стремлении жестко определять «человеческое» (в дебатах об абортах и правах животных) и «живое» (в дебатах об эвтаназии и решениях добровольно уйти из жизни) теряет смысл в свете эволюции и других непрерывных процессов.
Мы определяем «черту» бедности: вы либо над этой чертой, либо под ней. Но бедность – это тоже континуум. Почему не выразить в долларовом эквиваленте, насколько вы действительно бедны? Еще одним, и особенно печальным проявлением эссенциалистского мышления является абсурдная система коллегий выборщиков
