бка, как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в самом деле погрузил их в теплый лиловатый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло – никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
– Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, – сказал Турнен.
Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких сандалиях.
– Доброе утро, Тойво, – сказал он. – Да, это был я. Очень твердый камень попался. Я вас разбудил?
Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
– Кошмар, – сказал он. – Как вы можете так сидеть?
– Как?
– Да вот так. Здесь два километра. – Турнен присел на корточки. – Даже дух захватило, – сказал он.
Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.
– Не знаю, – сказал он. – Понимаете, Тойво, я человек вообще боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь… Неужели я вас разбудил? По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете…
– А босиком почему? – спросил Турнен. – Так надо?
– Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. – Он снова поглядел вниз. – Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…
Он бросил камушек и сел по-турецки.
– Да не шевелитесь вы, ради бога, – сказал Турнен нервно. – И лучше вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.
Леонид Андреевич послушно отодвинулся.
– Ровно в семь, – сообщил он, – под утесом выступает туман. А ровно в семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно, правда?
– Это не туман, – сказал Турнен сквозь зубы.
– Я знаю, – сказал Леонид Андреевич. – Вы скоро уезжаете?
– Нет, – сказал Турнен сквозь зубы. – Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем через два дня. Через – два – дня… – сказал он с расстановкой. – Повторить?
– Сегодня я спросил вас в первый раз, – кротко сказал Леонид Андреевич.
– И больше не спрашивайте, – сказал Турнен. – Хотя бы сегодня.
– Не буду, – сказал Леонид Андреевич.
Турнен посмотрел на него.
– Я надеюсь, вы не обиделись?
– Ну что вы, Тойво…
– А вы тоже не любите охоту?
– Терпеть я ее не могу.
Турнен опустил глаза.
– Что бы вы делали на моем месте? – спросил он.
– На вашем месте? Ну что бы я делал… Ходил бы за женой по лесу и носил бы ее… этот… ружье… и разные огнеприпасы.
– А вам не кажется, что это было бы глупо?
– Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.
Турнен поджал губы и покачал головой.
– Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается, нервничает, все время промахивается. И егеря злятся… Так что я предпочитаю оставаться. В конце концов, можно представить себе, что это даже полезно… Здоровое волнение, этакое взбадривание…
– Действительно, – сказал Леонид Андреевич, – как это мне сразу не пришло в голову? Все эти наши страхи – просто нормальная функция застоявшегося воображения… Ведь что такое этот лес? А?
– Да, – сказал Турнен. – Что он, собственно, такое?
– Ну, тахорги… Ну, туман, который, правда, не туман… Смешно!
– Какие-то там блуждающие болота, – проговорил Турнен, усмехаясь.
– Насекомые! – сказал Леонид Андреевич и поднял палец. – Вот насекомые – это действительно неприятно.
– Ну, разве что насекомые…
– Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.
– Слушайте, Горбовский, – сказал Турнен, – почему-то, когда я разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мною издеваетесь.
Леонид Андреевич поднял брови.
– Странно, – сказал он. – Честное слово, я действительно
