симферопольское правительство дает приют отребью, бежавшему на остров. Бандиты из пресловутой Революционной Российской Армии готовятся к вторжению в нашу страну. Всеобщее возмущение прогрессивной интеллигенции демократических стран вызывает в этой связи позиция печально известного сочинителя Аксенова, благословившего своей последней бездарной книжонкой „Материк Сибирь“ кровавый мятеж повстанцев, продолжающих зверствовать в Оренбурге, Алма-Ате и Владикавказе. По сведениям газеты американских коммунистов „Вашингтон пост“, недавно этот якобы русский писатель был принят верховным муфтием всех татар Крыма…»
Я выключил – батарейки садились, а время говорить, видно, не собирались. Теперь они говорят время все реже, чтобы заставить побольше слушать всякую чушь.
– Ото ж сволочи! – убежденно сказала моя спутница и швырнула окурок в кусты. И тут же, без всякой видимой связи спросила: – А у вас, конечно, извиняюсь, талоны откуда? Может, за границей кто есть, или как?
Черт его знает, сколько мне еще пришлось бы пережить переворотов, чтобы отучиться от этой даже не привычки – порока: полной, полнейшей беспомощности перед этими, перед захватчицами!
Я не сказал о родственницах жены.
– Да так… на работе, – бормотал я, выключая транзистор и пряча его во внутренний карман. – Нам платят так…
– А где ж вы работаете? – Она говорила все тише, теперь она шептала, хотя недавно, когда было опасно и надо было молчать, она голосила вовсю. – А где, а? Извиняюсь, конечно…
Мы уже сидели обнявшись. Автомат резал ремнем шею и давил и мне, и ей на грудь, я стащил его и положил рядом на скамейку. Она просунула руки под мою куртку.
– Замерзла… вот же ж лавка холодная, ты смотри – на ней же мороз…
Я действительно увидел на скамейке, на выпуклых планках, иней… Ее кожаное пальто свесилось полой, пола слегка дергалась и мела по снегу…
– Ну… ты не сказал… – Ее акцент сейчас был почти незаметен, и слова она уже не пела, а выдыхала. – Не сказал… где… где ты работаешь…
Я сел, застегнул молнию, снова свернул листок с табаком, чиркнул зажигалкой. Она поправляла волосы, знобясь, застегивала пальто.
– Где, а?
– Ну… в газете, – буркнул я. Я был уже учен и давно не говорил без крайней надобности, где я служу. Тут же спохватился: она могла и знать, что в редакциях талонами не платят…
Но она не знала.
Когда я поднял глаза, она стояла передо мной и ствол моего автомата был направлен мне прямо в лоб.
– Сучка, – сказала она, – сучка, говно. Давай сюда талоны твои сраные, журналист хренов! И вали отсюда! Ото из-за таких гнид началось все! Жили как люди, все было нормально, мужик по шесть тыщ «горбатых» за хороший день зароблял, а вам все было плохо! Завидущие твари! Леонид Ильич вам плохой был, а у нас при нем в городе такая чистота была, и деловым людям, которые жить могли, жизнь была!.. Сталин вам
