был достойным караванщиком, – проговорил Верещагин, развязывая следующий тюк.
– Верно. Поэтому он и умер бедным.
Верещагин оторвался от узлов, вопросительно поглядел на Абдуллу: мол, договаривай!
– Я знаю, что вы с моим отцом уважали друг друга, – продолжил Абдулла, – поэтому в спину твою еще никогда… случайно… не втыкался кинжал.
Секунду-другую они смотрели друг другу в глаза. Городской гарнизон, в котором маялась от тоски лихая рота лейтенанта Краюхина, был расположен на противоположном краю Пиджента. То есть в двух минутах ходьбы быстрым шагом от таможни. Громкий крик, свист или тем паче выстрел – и истосковавшаяся по запаху порохового дыма солдатня не заставит себя ждать. Об этом знал Верещагин, об этом знал и Абдулла.
– В остальных тюках – то же самое? – спросил Верещагин, насупив брови.
Абдулла кивнул.
– Открывай все! – приказал Верещагин. – Кахи! – позвал он мальчика. – Скажи Антохе, пусть притащит большие весы, и сам мне понадобишься тоже: придется много записывать!..
Абдулла, ругаясь вполголоса, потрошил тюки. Верещагин дотошно проверял товар, он осматривал, ощупывал, а где нужно – пробовал на зуб. Кахи и Антоха, помощник Верещагина – долговязый увалень с широким рязанским лицом, – начисляли пошлину. Подвыпившие нукеры Абдуллы время от времени заглядывали через открытые ворота во двор; узрев бесчинства таможенника, они говорили «вай-вай!» и убирались прочь не солоно хлебавши.
Заглянув в очередной тюк, Верещагин решил, что Абдулла над ним насмехается.
– Что за черт?! – спросил он, глядя на уложенные штабелями глиняные плитки. Они были похожи на грубо изготовленную плоскую черепицу.
– Это багдадский камень, – послушно пояснил Абдулла.
Верещагин вынул из тюка первую попавшуюся плитку. Ее поверхность с одной стороны покрывали мелкие царапины – короткие черточки, которые пересекались друг с другом, образуя какие-то знаки.
«Это что – буквы? – спросил Верещагин сам себя. – Может, иероглифы?» Он поднес плитку к лицу и сдул пыль, покрывающую письмена. Странно, но когда пыли не стало, он понял, что порядок иероглифов изменился. Будто пока рассеивалось облачко серого праха, их кто-то быстро переписал.
– Что это за знаки, Абдулла?
– Ассирийская клинопись, господин капитан.
– Да? И что здесь написано?
– Не могу знать, – Абдулла пожал плечами. – Язык сей мертв давно, и даже восточные мудрецы теперь не растолкуют значений знаков. Осмелюсь предположить, что это налоговый отчет, реестр рабов, занятых на уборке урожая, запись наблюдений за погодой или перечень предметов на складах Ниневии или Аккада. Древние чиновники были не менее дотошны, чем сегодняшние слуги государства.
– Налоговый отчет? Складские списки? Неужели есть те, кто платит деньги за бесполезный багдадский камень? – спросил Верещагин, разглядывая клинопись.
– Один русский
