крепко хотелось меня рассердить; я долго не поддавалась, наконец это мне надоело, и я однажды сказала Лермонтову, что не буду с ним говорить и прошу его оставить меня в покое. Но, по-видимому, игра эта его забавляла просто от нечего делать, и он не переставал меня злить. Однажды он довел меня почти до слез; я вспылила и сказала, что, ежели б я была мужчина, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор. Он как будто остался доволен, что наконец вывел меня из терпения, просил прощенья, и мы помирились, конечно, не надолго.
Г. Г. Гагарин
Сестры Аграфена и Надежда Верзилины
Как-то раз ездили верхом большим обществом в колонку Каррас. Неугомонный Лермонтов предложил мне пари à discrétion [на что угодно. – фр.], что на обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бенкендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали. Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром рано, уезжая в Железноводск, он прислал мне огромный прелестный букет в знак проигранного пари»[13].
Комментируя эти воспоминания Эмилии Александровны, П. К. Мартьянов указывает: «Нет сомнения, что так все и было, но относится ко второму периоду ее отношений к поэту, о том же, что было в первом, она не только благоразумно умалчивает, но от всякого намека на ее кокетство (чтобы не сказать более) с Лермонтовым открещивается и старается всеми силами замести хвостом следы»[14].
Впоследствии, перед дуэлью Лермонтова с Мартыновым, была сделана попытка привлечь Эмилию Клингенберг для примирения противников, однако она ответила, что своим вмешательством может только повредить.
Можно сделать вывод, что именно эти обстоятельства и стали одной из основных причин состоявшейся дуэли.
Существуют также другие версии, но они не являются в какой-то мере достоверными.
Высказываются предположения, что, когда в 1837 году Лермонтов уезжал в отряд из Пятигорска, где в это время проводила лето семья Мартыновых, они вручили ему пакет с письмами для Николая Соломоновича Мартынова. Интересуясь мнениями о себе, Лермонтов якобы распечатал пакет, однако он не знал, что в него были вложены 300 рублей. Возвращая деньги Мартынову, он был вынужден сказать, что письма украли.
Эта версия не выдерживает критики, поскольку если бы указанные обстоятельства подтвердились, то дальнейшие хорошие взаимоотношения между Лермонтовым и семьей Мартыновых оказались бы невозможными. Вместе с тем о том, что Лермонтов в дальнейшем бывал у Мартыновых, свидетельствует письмо Е. М. Мартыновой (матери Николая Соломоновича Мартынова), относящееся к 1840 году, в котором она пишет, что Лермонтов часто у них бывает и ее дочери «находят большое удовольствие в его обществе».
Некоторые современники полагали, что Мартынов узнал себя в образе Грушницкого в романе
Щеголев П. Е. Книга о Лермонтове, Прибой. – 1929. -Вып. 2. – С. 192–193.
Мартьянов П. К. Последние дни жизни М. Ю. Лермонтова/сост. и автор предисл. Д. А. Алексеев. – М.: Гелиос АРВ, 2008. – С. 58.
