утрам мы обычно заглядывали к Барнету, который угощал нас чаем. Чай – это его страсть. Он готовил его с самозабвением, добиваясь необыкновенного вкуса, цвета, запаха, добавляя туда только одному ему известные травки, которые он неведомо где доставал. Но, как говорится, одним чаем сыт не будешь, и мы перебирались в квартиру напротив к семейному Донскому. Обычно между Донским и нами происходил такой диалог:
ДОНСКОЙ (осторожно). Мальчики, хотите позавтракать?
АЛОВ (скромно, фальшиво). Мы уже завтракали.
ДОНСКОЙ (радостно). Тогда, может быть, закурите?
АЛОВ (с достоинством). Мы натощак не курим.
ДОНСКОЙ (со вздохом). Ясно. (Кричит.) Ира, зарежь им на завтрак Хаима. (Смеется.)
Хаим, сидящий напротив нас на мягком кресле, в упор смотрит на Донского печальными красными глазами пьяницы, вздыхает.
– Шучу… – успокаивает его Донской и снова кричит: – Ира! Зажарь им яичницу из одного яйца.
Через некоторое время появляется огромная сковорода. И мы с Аловым, стараясь не проявлять особой поспешности, степенно приступаем к трапезе. Позавтракав, Алов блаженно закуривает и философски замечает:
– Жалко, что Хаим не несет яиц, ведь зажарить его можно только один раз.
И действительно, был момент, когда Хаим оказался на волосок от сковороды. В то время Донской работал над сценарием своего нового фильма «Мать» (экранизация романа М. Горького). Писал он его от руки. Работа подходила к концу. Пухлая рукопись обычно лежала на столе, придавленная высоким серебряным подстаканником. Однажды, когда Донской пришел домой, он обнаружил, что ее нет, а подстаканник валяется на полу. Оглянувшись, он увидел Хаима, который скромно сидел под стулом и доедал рукопись. Собственно, он ее уже всю съел и сейчас с наслаждением дожевывал остатки. У Донского потемнело в глазах: погиб, бесследно исчез в треугольной кроличьей пасти плод многомесячного труда. Донской был человеком весьма вспыльчивым, но на этот раз ярость его граничила с умопомрачением. Сначала он схватил утюг, потом топор, потом ружье. Затем внезапно сник, скис, смахнул невольные слезы, и лицо его стало каменным и непреклонным.
Борис Васильевич Барнет
– Все, – сказал он трагически, – его надо зажарить. Тем более что скоро мой день рождения.
– Нет, – сухо сказала Ирина Борисовна.
Но на сей раз Донской не шутил, он был непреклонен.
– Или я, или Хаим, – произнес он ледяным голосом. – Выбирай!
– Конечно, Хаим, – спокойно ответила Ирина Борисовна.
Мастера подготовительного периода
Первые месяцы, проведенные на студии, были полны невероятных планов и абсолютной уверенности в удаче.
Однако радовались мы преждевременно. Едва лишь мы приступили к подготовке первой своей картины, ее тут же закрыли. То же случилось со следующей. Над нами повис какой-то рок. На студии нам дали шутливое прозвище – «мастера подготовительного периода».
