телефон, но это уже другой телефон. Старый, деревянный, с массивной бронзовой подставкой под слуховую трубку и отдельным микрофоном.
Аппарат стоит на большом письменном столе, крытом зеленым сукном. Рядом электрическая лампа со стеклянным абажуром, красивый чернильный набор со стальными перьями, пресс-папье, стопка исписанных листов.
За столом человек. Он худ. На плечах его кожанка. У него широко расставленные глаза, кудрявящиеся волосы, металлические очочки на тонком хрящеватом носу. Рука человека зависла над документом, перо в чернилах – он готов подписать документ.
Вот человек поднимает голову и теперь очевидно, что это Лев Давидович Троцкий.
– Господин Терещенко… – говорит он. – Вернее, теперь уже товарищ бывший министр… Не буду говорить, что рад вас видеть.
– Аналогично, – говорит Михаил.
Он продрог, губы синие, на пальто замерз подтаявший снег. Иней даже на волосах. Его бьет крупная дрожь, и он старается ее сдержать, но получается плохо.
– Вы знаете, кто я?
– Да. Вы – Лев Троцкий.
Троцкий откладывает перо на край прибора и садится ровно.
Его и Терещенко разделяет только стол и свет лампы.
– Замерзли, Михаил Иванович? – спрашивает Троцкий с неожиданным участием в голосе.
– Глупый вопрос… Меня везли сюда в кузове грузовика.
– Да? Как по мне, так весьма гуманно. Не в катафалке, не волоком, привязав к рессоре. Михаил Иванович, я бы на вашем месте был счастлив тому, что жив. Поверьте, это вполне достаточный повод для счастья. Чай будете?
– Буду.
– Весьма разумно. Принесите чаю, – приказывает Троцкий кому-то, стоящему за спиной Терещенко. – Вы с лимоном пьете? Как ваша супруга? Или с молоком? Как англичане? Или любите варенье, как ваш друг Дарси?
– Просто чаю, – говорит Михаил глухо. – Погорячее.
Сзади почти неслышно закрывается дверь.
Троцкий и Терещенко молча смотрят друг на друга.
Троцкий с интересом. Терещенко с нескрываемой неприязнью.
– Что ж… – выдавливает из себя Михаил. – Вы меня совершенно не боитесь, Лев Давидович? А ежели я на вас брошусь?
– Не броситесь, – спокойно парирует Троцкий. – А броситесь, я вас застрелю. Мне это не сложно, Михаил Иванович. Я убивать могу. Проверено. А вы, Михаил Иванович?
Терещенко пожимает плечами.
– По обстоятельствам.
– А надо безо всяких обстоятельств, – смеется Троцкий. – Вы, мил человек, убивать толком не научились, а попытались этой страной править. Забавно.
– Что – забавно?
– Забавно, Михаил Иванович, что вы всерьез полагали, что сможете управлять Россией не испачкав рук, а так не бывает. Революция такие вещи не прощает, товарищ Терещенко. Вы для нее нежны, как девушка на выданье, душевная организация тонкая, чуть что – и вы в сомнениях. А надо было безо всяких сомнений поставить нас к стенке! И
