утром многие из гостей двинулись в путь по домам. Задержались только Лигар с Кэем.
В середине трапезы Рейслоу наказал дочери провести день с невесткой, но жрица решительно развела руками. Элайна, обеспокоенная и обиженная, обратилась к свекрови.
– Я обидела ее чем-то?
– Нет, – ответила герцогиня, с трудом вспоминая подлинный смысл безмолвия. – Это ритуальное молчание, накапливающее силу.
Рейслоу нахмурился и прочел нотацию о том, что послушные дочери так себя не ведут. Неожиданно замолк посреди третьей фразы, ударил кулаком по столу и прогремел:
– На этот раз мы простим тебя, потому что ты наша дочь и дорога нам, и не твоя вина, что тебе не привили должных манер в том прокля… там, где ты воспитывалась.
Шиада чуть было не хихикнула.
Элайна весь остаток завтрака нет-нет да и поглядывала на новообретенную родственницу. Ну точно, думала она, девчонка девчонкой, ничего особенного, кроме славной мордашки. И пусть бы она поскорее возвратилась в эту свою несуществующую обитель. А то больно высокомерна – вот так отказывать герцогу и отцу, вот так оскорблять невестку пренебрежительным размахиванием руками.
«Да кто она такая, жрица вымирающей веры? – думала женщина. – Ничего это не дает, а я, между прочим, однажды займу место ее матери, так что пусть поостережется так со мной обращаться».
В этот момент Шиада неожиданно посмотрела на невестку, и, не понимая как, Элайна невольно вновь воззрилась на жрицу. Та показалась невероятно большой, высокой, и золотое свечение лилось в воздухе не столько от медноцветных, будто позолоченных волос золовки, сколько вообще окружало ее ореолом, будто отражаясь от стана, лица, глаз. Отстраненная, исполненная мистического духа, жрица выглядела чем-то богоподобным. Христианка ужаснулась столь кощунственным мыслям и тут же перекрестилась.
Шиада никуда не делась. И даже образ величия не померк.
Шиада за прошедший срок в три дня не проронила ни слова, и прежде довольный Стансор теперь бесился – молчание, конечно, делает честь всякой женщине, но должен же быть этому предел! Пусть потом не жалуется, ведьма, если однажды он забьет ее до смерти. Вон, не далее как вчера, пытаясь поговорить с дочерью и не получив ни одного даже невразумительного ответа, не сдержался и влепил крепкую пощечину. Да такую, что Шиада с ног повалилась. Если бы Растаг с Берадом не вмешались, не отделаться ей так легко. «Интересно, надо ли в этом исповедоваться?» – подумал Рейслоу. Вряд ли, это же, в конце концов, его дочь.
Теперь Рейслоу старался не видеться с дочерью и потому, оставшись с Мэррит в ее комнате, обращался с расспросами к жене:
– Ты не боишься, что такими темпами мы ничего не добьемся? Берад уедет со дня на день, а ведь в вопросе женитьбы Кэя он играет решающую роль!
Герцог метался по комнате, размахивая руками, а женщина спокойно стояла спиной к окну, наблюдая за ним.
– Рейслоу, не кричи…
– Может, следовало принять предложение
