я познакомился со своей женой, ее звали Мэрилин, как ту, другую… – Он вздохнул, во вздохе чувствовалась ностальгия. – И мне действительно хочется понять, почему из-за этого чертова фильма мальчик ослеп.
Выйдя на улицу, Люси взглянула на часы. Почти полдень. После сеанса в лаборатории реставратора к ней будто приклеилось ощущение тошноты. Невозможно было отделаться от мысли, что все эти скрытые кадры живут теперь в ней помимо ее воли. Она ощущала их в себе, ощущала, как они вибрируют где-то в организме, вот только не понять, где именно. Эпизод с разрезанным глазом очень сильно ее задел, но это она хотя бы осознавала, тогда как остальные… одна только извращенная мерзость, которую всадили ей в башку, и попробуй теперь бороться.
Кто, какие психи смотрели это бредовое творение? Зачем было вообще снимать эту короткометражку? Как и Клод Пуанье, Люси чувствовала: проклятая пленка хранит еще немало зловещих секретов.
Даже не пытаясь разогнать роящиеся в голове вопросы, Люси отправилась на площадь Республики, где ее ждала оставленная на стоянке машина. Прежде чем включить зажигание, она перечитала объявление Шпильмана-младшего на вырезке, которую дал ей Людовик: «Продается коллекция старых (30-е годы и позже), немых и звуковых, фильмов на шестнадцати- и тридцатипятимиллиметровой пленке. Представлены все жанры, есть короткометражные и полнометражные ленты. Свыше 800 бобин, из которых 500 – шпионские фильмы. Цена по договоренности…» Может быть, сын человека, собравшего эту коллекцию, что-нибудь знает? Надо бы проехаться до Льежа… Но сначала она пойдет в больницу, чтобы пообедать вместе с матерью и Жюльеттой. Хм, если это называется «пообедать»… Ладно, не стоит привередничать.
И как же она соскучилась по доченьке, как ей не хватает ее детки, ужасно не хватает.
11
Шарко был вне себя. Он поочередно открывал двери всех туалетов в здании Руанской территориальной службы судебной полиции, чтобы убедиться: там никого нет. Капли пота стекали по вискам, проклятое солнце жарило и сквозь стекла. Черт знает что, гнусь какая-то! Соленый пот разъедал пылавшие яростью глаза, он резко повернулся:
– Ты оставишь меня в покое, Эжени, а? Принесу я тебе, принесу твой соус-коктейль, только не сейчас! Может быть, ты и не заметила, но сейчас я работаю!
Эжени сидела на краю умывальника. На ней было голубое платьице, красные туфельки на застежке, длинные светлые волосы стягивала резинка. Она сидела – такая свеженькая, ни капли пота! – и с лукавым видом наворачивала на палец белокурую прядку.
– Ты же знаешь, Франк, мне не нравится, когда ты этим занимаешься. Я боюсь скелетов и мертвецов. Элоиза тоже боялась, ну и зачем тогда ты снова начинаешь, зачем заставляешь меня бояться? Тебе что – плохо было в кабинете? Хорошо же? А теперь я больше никуда одна не уйду, я хочу быть с тобой.
Шарко метался, кипел как чайник на огне. Он кинулся к умывальнику, сунул голову под ледяную воду. Когда он выпрямился, Эжени по-прежнему сидела на краю, толкнул ее – девчонка не
